– Нет, – покачал головой Тимосфен. – С меня хватит и одного. Этих изнеженных свиней ты можешь оставить себе. А ты, Аристон, как ты думаешь, тебе не надоест быть моим сыном?
Аристон без слов встал на колени перед благородным стариком и, склонившись, поцеловал его руки.
– Для меня это лучшйй подарок богов, господин, – сказал он.
Вот так и получилось, что Аристон, еще на закате бывший рабом и служивший в «бане», к рассвету стал вольноотпущенником и приемным сыном самого богатого человека в Афинах. Наконец-то богини судьбы ему улыбнулись.
Если, конечно, богини судьбы умеют улыбаться.
А Эринии умеют спать.
Надсмотрщик прочитал купчую и вернул ее Тимосфену.
– Ты, разумеется, понимаешь, как это будет трудно, благородный Тимосфен, – сказал он. – У нас на приисках около двадцати тысяч людей. Но слово военачальника для нас, конечно, закон. Мы выполним его приказ. Только это потребует времени. Сперва надо будет посмотреть на мастеров, работавших в ночную смену. Они сейчас спят, так что это несложно. Вдруг, на ваше счастье, друг твоего сына окажется среди них?
– Хорошо, – кивнул Тимосфен. Надсмотрщик обратился к Аристону.
– Соизволь описать своего друга, юный господин, – попросил он.
– Зачем? – возразил Аристон. – Он здесь уже семь месяцев. Какой смысл описывать его таким, каким он был когда-то?
– Верно, – вздохнул надсмотрщик. – Тут тяжелая жизнь… Она меняет людей, но…
– Не меняет, а убивает, – поправил Аристон. – И убивает душу даже больше, чем тело. Как любое рабство.
Надсмотрщик удивленно воззрился на юношу, выражение глаз которого так не соответствовало ни его моло– дости, ни красоте. Надсмотрщик видел такие глаза много раз и прекрасно знал, что бывает дальше. Он это узнал на своей шкуре. Иногда, если не зевать, то можно удержать раба с такими глазами, чтобы он не кинулся в дымящийся котел, не закололся железным прутом или не шарахнул себя по голове молотом. Иногда. Но обычно такие все равно умирают, только чуть позже. Люди не могут жить без надежды.
– О, перестань, Аристон! – возразил Тимосфен. – Бывает и не такое уж кошмарное рабство. Мои домашние рабы…
– Живые вещи, отец. Ты хорошо обращаешься со своими лошадьми, мулами, ослами, козами и прочей живностью. Но они все равно скот. Скажи, у людей есть душа?
Тимосфен посмотрел на своего странного приемного сына, отличавшегося беспокойным пытливым умом.
– Да, – кивнул старик.
– Тогда ответь: как, по-твоему, влияет на эту душу сознание того, что один человек – собственность другого? Что его можно бить, пытать, убить…
– Аристон! – запротестовал Тимосфен.