И тогда, ни секунды не колеблясь, вприпрыжку, как испуганный ребенок, Клеотера вся в слезах бросилась ему на шею.
Он крепко прижал ее к себе и долго стоял, содрогаясь от дикой ярости, охватившей его, вдыхая горячий животный запах крови, исходивший от ее одежды, которая прилипла к многочисленным ранам, оставленным безжалостной плетью Орхомена, а она, уткнувшись в его хитон, орошала его слезами.
– Клео, – простонал он, Она подняла свое покрытое ссадинами лицо, и все, что он собирался сказать, напрочь вылетело у него из головы. Он уже ничего не видел; его взгляд, его дыхание, его жизнь – все замерло в глубоком оцепенении, и она, увидев, распознав это, сжалилась над ним и прекратила его мучения.
Она приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его губам; и кровь, как стая голодных львов, огромными прыжками помчалась по его жилам, возвращая ему жизнь, чувства, силу и – как ни странно – даже волю.
– Клео, – произнес он, – что же…
– …нам теперь делать? – подхватила она. Она произнесла «нам» просто и естественно, как нечто само собой разумеющееся. Неразрывные узы, связавшие их, воспринимались ею как данность. И никакие слова не могли ни освятить, ни осквернить их.
Но его измученная душа, одержимая тем, что Сократ как-то назвал страстью к самоистязанию, не могла воспринять все это так просто. Он не мог оставить в покое то, что уже было хорошо само по себе. Ему обязательно нужно было начать копаться в себе, обрушить на ее беззащитную голову град унылых вопросов и очень логичных возражений, пока она наконец не прервала его:
– Может, ты все-таки замолчишь и продолжишь меня целовать? Мне это гораздо нужнее всех твоих разговоров!
– Но Клео! – простонал он. – Ведь ребенок, твой ребенок…
– Моего ребенка никогда не существовало, – ехидно сказала она. – Я солгала тебе, Аристон, мой повелитель! Я хотела причинить тебе боль, потому что…
– Почему? – спросил Аристон.
– Да я сама не знаю почему! Нет, опять вру! Теперь-то я знаю. Только сказать тебе не могу…
– Почему? – опять спросил он.
– Потому что мне стыдно. Ну поцелуй же меня! Ну пожалуйста! Прошу тебя!
Он наклонился к ее губам. Он целовал ее так, как никогда не делал этого прежде. Как женщину, а не хрупкую куклу. Затем он почувствовал, что она отталкивает его. Он тут же отпустил ее.
– Хватит, – сказала она прерывистым, задыхающимся голосом. – Я бы даже сказала, что это чересчур. Я не за этим сюда пришла, хотя Афродита свидетель, что мне необходима твоя ласка. Я пришла к тебе за помощью, мой господин, ибо ты единственный из всех, кого я знаю, кто был по-настоящему добр ко мне. Я очень сожалею, что солгала тебе тогда. Хотя, клянусь Афродитой и Эросом, я достаточно наказана за это. Я имею в виду тем, что ты перестал приходить ко мне. Уверяю тебя, о мой повелитель, это была пытка, которой могли бы позавидовать даже демоны, ибо каждый день, что я не видела тебя, какая-то маленькая частица меня умирала.