– Клео! – запротестовал Автолик.
– Выслушай меня до конца, мой муж! Я опять убежала. И именно тогда ты меня нашел, в лапах того зловонного чудовища, пытавшегося…
– …изнасиловать тебя, без сомнения, – ледяным тоном произнесла Хрисея. – Но скажи, дорогая: а что, собственно, тебя не устраивало? К тому времени тебе вряд ли было что терять!
– Хрисея! – взревел Аристон. Клеотера показала на малыша.
– Возможно, я потеряла бы его, – прошептала она. – На твоем примере я уже убедилась, что женщина может потерять еще неродившегося ребенка. И я думала, я знала, что он будет прекрасен.
– Да поможет нам Гера! – воскликнул Автолик.
– И Гестия, – добавил Аристон. Он улыбнулся Автолику. – Ты собираешься вызвать меня на борцовский поединок – ну, скажем, в обитых железом рукавицах? – спросил он.
– Нет, – спокойно ответил Автолик. – Мы слишком долго были друзьями, чтобы рассориться из-за давно минувших событий, сколь бы печальными они ни были. Даже если ты был любовником Клео – а я сильно подозреваю, что так оно и было, – ну и что с того? Я знаю, что ты не приближался к ней с тех пор как она вошла в мой дом. Если бы ты знал, друг мой, сколько радости она мне принесла. Я люблю своего сына, кем бы ни был его подлинный отец, ибо его рождение не явилось результатом обмана или умолчания. Клео с самого начала сказала мне, что беременна. И подарила мне эту прелестную маленькую нимфу, сотканную из морской пены и солнечных лучей, – самую лучшую из всех дочерей. Так что мы квиты с тобой – даже если ты когда-либо согрешил против меня, а я так не думаю. Но даже если это так, то я прощаю тебя. Ну признайся, было?
– Нет, – сказал Аристон. – Я не видел Клео с тех пор, как она вошла в твой дом, и до сегодняшнего дня. И знаешь что, Автолик…
– Что, Аристон?
– Она права. Позволь мне воздать тебе должное. Ты гораздо благороднее, чем я мог бы когда-либо стать!
– Хрисея, – прошептала Клеотера.
– Да, Клео?
– Не могли бы мы тоже проявить благородство – ты и я? Не могли бы мы последовать примеру наших мужей – поцеловаться и простить? Мне так нужно, чтобы ты меня простила! Я думаю, что только тогда душа моя обретет наконец покой!
Хрисея стояла неподвижно, как одна из статуй, поддерживающих крышу Эрехтейона; Аристону даже почудилось, что она перестала дышать. Затем она произнесла с глубоким вздохом:
– Да будет так! – и поцеловала Клеотеру. После чего опять закрыла лицо вуалью. И этот, столь безобидный на первый взгляд, поступок и привел ко всем последующим бедам.
Алкивиад, блистая великолепием своих доспехов, гарцевал во главе войска на изумительном гнедом жеребце. Трудно сказать, кто из них, всадник или конь, привлекал большее внимание, ибо в Афинах, после стольких лет жестокой войны, хорошие лошади стали большой редкостью. За ним легким галопом следовал отряд всадников, также отлично вооруженных. Но Аристон не обратил на них никакого внимания. Он был всецело поглощен изучением следов, оставленных на лице Алкивиада сорока тремя годами безудержного прожигания жизни.