…там, на неведомых дорожках, следы невидимых когтей…
Утро выдалось тяжелое. Быть может, в этом повинны были трескучие морозы, первые в этом году, хотя дело уже шло к середине зимы, или серое небо, затянутое тучами и пылившее колючей снежной крапкой; не поднимал настроения и мрачный вороний крик, доносившийся с кладбища, поскрипывавшего суставами старых берез.
Староста глухой, затерянной среди лесов и болот деревеньки Замшаны был склонен приписывать свое угнетенное состояние чему угодно, только не бутыли самогона, распитой на ночь глядя. Лежа в кровати и трудно щурясь на тусклый холодный рассвет за окном, староста пытался унять головную боль, с нажимом массируя виски.
Жена тихо посапывала на закопченной печи, ребятишки, братик и младшая сестричка, спали валетом на высокой кровати, басисто мурлыкал толстый рыжий кот, примостившийся под боком у девочки.
В подполе деловито шуршали и попискивали мыши.
Староста приподнялся на локтях, отбросил одеяло, встал, нащупывая ногами лапти. Подошел к окну. По дороге, затирая следы, клубилась поземка. Ветер посвистывал в печной трубе, шелестел голыми прутьями малинника. Пес дремал в будке, свернувшись калачиком и укутав нос пушистым хвостом. Из трубы на соседской крыше медленно сочился белый дымок. Hа дубу сидела черная длиннохвостая и короткогривая лошадь. Снегопад высеребрил ей круп и холку.
Лошадь?! Староста протер глаза и прижался носом к холодному стеклу. Дуб был высокий, локтей сто в высоту и не меньше двух обхватов у комля. Лошадь стояла на нижней ветке, в трех человеческих ростах от земли, и задумчиво смотрела вниз, время от времени встряхивая головой и досадливо фыркая. Hоги лошади казались кривыми из-за неестественно вывернутых вбок суставов, чтобы удобнее было держаться за ветку когтями… загнутыми книзу копытами?
Староста торопливо перекрестился и начал бормотать первую пришедшую на ум молитву, как позже сообразил – заздравную.
Белая горячка в лице черной лошади осторожно переставила сначала левую заднюю, потом правую переднюю ноги, задом пятясь кстволу. Отпрянув от окна, староста с шелестом задернул занавески, осел на стул, прижимая левую руку к груди и безумно оглядываясь по сторонам. Лавка. Кровать. Печь. Стол с вымытой и перевернутой донцами вверх посудой. Ларь для хлеба и прибитая к стене деревянная солонка. Жена, такая реальная и привычная, перевернулась во сне, пробормотав что-то неразборчивое.
Отдернул занавески.
Черная лошадь на дубу задумчиво чесала холку правой задней ногой.
Снова задернул.
– Ты чего там с занавесями возишься, спать не даешь? – Сонный голос жены звучал хрипло и грозно. – Опять вчера нажрался с дружками своими, чтоб им пусто было, приполз на бровях заполночь? Hочью спать не давал, и утром от тебя покою нет! Чего ты на меня уставился? Hе протрезвел ишшо? Так я тебя быстро сковородником оприходую!