Марсагет заходил еще реже. Скупо роняя слова, он пытался ободрить жену, но это у него не очень получалось, и тогда, погладив ее по щеке огрубевшей от оружия ладонью, Марсагет почти бегом выходил из дома и, вскочив на коня, ехал по акрополю мрачнее грозовой тучи. Вождя начали одолевать сомнения: вдруг ложную клятву хранительнице очага принес Тимн, а он его освободил от наказания, тем самым вызвав справедливый гнев Священной Табити? Вдруг из-за этого сколоты потерпели поражение в первом бою?
Чтобы умилостивить богиню, Марсагет несколько раз устраивал торжественные жертвоприношения, но это не помогало: по-прежнему сарматы окружали Старый Город, и по- прежнему Опия таяла на глазах.
Осада затягивалась, что было не на руку Дамасу. Вождя сколотов такое положение тоже не устраивало, потому что запасы провианта в Атейополисе не безграничны, а надежды на урожай в этом году рассеялись, как дым от сожженных полей. Подсчитывая убытки, Марсагет ярился, но исправить что-либо был не в состоянии – сил на ответный удар явно не хватало. И тогда на воинском совете было принято решение просить помощи у царя Скилура и вождя племени траспиев, брата Опии. Если второе предложение – послать посольство к траспиям – ни у кого не вызвало возражений, то на первое вынудило пойти только отчаянное положение осажденных. И Марсагет, и знатные люди племени понимали, что теперь их вольностям, а значит, и доходам от торговли пришел конец: царь Скилур потребует в качестве платы за оказанную услугу беспрекословного подчинения и присоединения к его государству. Но выбирать не приходилось – жизнь дороже…
В одну из темных ночей сколоты предприняли отчаян-ную вылазку. Пока шел ночной бой, посольства сколотов проскользнули мимо вражеских сторожевых постов и незамеченными скрылись в степи. Во главе одного из них – к царю Скилуру – был Аттамос, брат Радамасевса, второе возглавил сын Марсагета Абарис, племянник вождя племени траспиев.
Потянулись долгие, томительные дни ожидания. Их однообразие нарушали лишь робкие попытки сармат взять Атейополис приступом. По всему чувствовалось, что сарматы готовятся к последнему, решающему штурму.
Светало. Марсагет, задумавшись, не спеша ехал в сопровождении двух телохранителей по Старому Городу. Мерная поступь коня убаюкивала, путая безрадостные мысли. Неожиданно конь всхрапнул и резко отпрянул в сторону; телохранители молниеносно взяли на изготовку тугие луки, целясь в человека, словно из-под земли выросшего на пути вождя. Это был высокий худой старик, одетый в рваный длинный плащ; сквозь прорехи торчали клочья шерсти звериной шкуры, заменявшей ему рубаху или кафтан. Замызганые кожаные шаровары, протертые на коленях до дыр, свободно ниспадали на какое-то подобие обуви, представляющее собой грубо сшитые заячьи шкурки мехом внутрь, туго подвязанные свежим лыком выше щиколоток. Длинные волосы старика падали на лицо, в седой бороде запуталось несколько сухих травинок, темное лицо в шрамах застыло каменной маской, настолько безжизненной, что вождю захотелось дотронуться до него рукой, чтобы убедиться, не сон ли это.