– Да приумножит свои милости покровительница нашего очага, – сдержанно ответил.
Марсагет, пытливо глядя на любимую жену, главенствовавшую над всеми домочадцами и прислугой в доме вождя.
Она была взволнована, хоть и старалась не подавать виду. Ее все еще красивое и, несмотря на годы, без единой морщинки лицо было бледным, а в черных глазах застыло напряженное ожидание и тревога.
– Вижу, что день сегодня начнется с огорчений, – наконец после некоторой паузы молвил.
Марсагет и тяжело вздохнул: за долгие годы совместной жизни он научился понимать Опию с полувзгляда.
– Прости, я вмешиваюсь не в свои дела, но мне хотелось бы знать, куда ты отправил Абариса?
– Я… отправил Абариса? – переспросил в недоумении Марсагет. – Впервые об этом слышу.
– Его уже двое суток никто не видел в акрополе[16]! – сдержанность на миг оставила жену вождя.
– Может, он уехал на охоту… – нахмурился Марсагет. – Но я ведь ему запретил… Эй, кто там! – позвал вождь. – Конюшего Абариса немедленно ко мне!
Через некоторое время в комнату вошел высокий плосколицый раб и застыл в глубоком поклоне.
– Где Абарис?
– Господин отправился поохотиться на оленей.
– С охраной или один?
– Один.
– Куда он уехал?
– Господин не сказал.
– Запомни на будущее: если когда-нибудь Абарис будет уезжать один, без воинов, мчись во весь дух ко мне. И знай: от быстроты твоих ног будет зависеть продолжительность твоей жизни. Ступай!
– Слушаю и повинуюсь, великий вождь…
Раб вышел, а Марсагет заметался по комнате, словно раненый медведь. Затем, не глядя на испуганную Опию, выскочил во двор и почти бегом направился к загородке, где стояли лошади дежурных дружинников и один из его скакунов.
– Коня! – прохрипел на ходу. – Где мой конь, я вас спрашиваю!? Быстрее, ну!
Рабы-конюшие, завидев разгневанного господина, метнулись в разные стороны, распугав лошадей, до этого мирно жевавших охапки свежескошенной травы, разыскали его любимого буланого жеребца, вмиг оседлали и, с трудом удерживая застоявшегося красавца, подвели к вождю.
Стремительно бросив не по годам крепкое тело в седло, Марсагет, безоружный и простоволосый, стрелой помчал по акрополю. В конце акрополя, у обрыва, вождь рывком осадил разгоряченного скакуна, соскочил на землю, почти бегом забрался на высокий вал.
Чарующая картина открылась перед Марсагетом. Атейополис раскинулся меж устьев двух небольших рек, впадающих в Борисфен. С трех сторон защищенный обрывистыми речными берегами, он жил обычной повседневной жизнью: дымились очаги хозяек и горны ремесленников, раздавался перестук кузнечных молотков, ржали лошади, между приземистыми деревянными хижинами резвились дети. Большое озеро, поросшее густым камышом, прикрывало почти половину южной части Атейополиса. Остальную часть защищал высокий земляной вал; у его основания серебрилась широкая полоса воды, заполнившая глубокий ров. По берегам озера раскинулись поля и огороды сколотов, темнели кучками вербы и тополя. С севера и северо-запада к Атейополису подступали дремучие леса, темно-зелеными ножнами сжимая светло-серое лезвие Борисфена.