— Да вот, на скамье! — бойко брякнул мальчишка, обрадованный тем, что однажды, хоть одному человеку, он скажет великую тайную правду…
— Опять врёшь, — с укором, тихо сказал Емельян. — Я государь Пётр Третий…
— А Емельян где же? — в тон ему шёпотом переспросил казачонок и опасливо оглянулся, словно ища по комнате двойника.
— Царство небесное! Засечён плетьми за имя моё, — сказал Пугачёв и истово перекрестился.
Трушка растерянно перекрестился, глядя на него. Пугачёв наклонился к сыну, желая что-то ещё пояснить ему, но распахнулась дверь, и он отшатнулся от Трушки, словно его застали за преступлением. В горницу вошёл «дежурный» при Пугачёве, казак Яким Давилин. Он почтительно поклонился, не глядя Пугачёву в глаза.
— К вам казаки, ваше величество, — произнёс он.
И Пугачёв ещё не успел ответить, как в избу целой толпой ввалились казаки. Это были Василий Коновалов, степенный и положительный, весом в двенадцать пудов, с бородой по пояс; молодой писарь, румяный, кудрявый Иван Почиталин; старик Яков Почиталин — отец Ивана, лукавый, с бегающими слезящимися глазёнками; тут был и не раз битый плетьми забубённый пьяница, смелый Иван Чика; Иван Бурнов, Михаила Кожевников и дерзкий, нахальный Дмитрий Лысов, о рыжей бородкой, без ресниц и бровей.
Все эти люди знали, что Пугачёв — самозванец. Иные из них, как Чика, слыхали от него самого, другие знали друг от друга — близкий круг людей, связанных прежде интересами своего казачьего войска, а теперь скреплённых общей великой тайной.
По тому, что почти ни один из них не глядел в глаза, перешагивая порог, по тому, что не выполняли они заведённого ими самими обычая — входить церемонно, и по докладу, и по их суровой молчаливости Пугачёв понял, что предстоит не обычное совещание с военной коллегией, членами которой являлись пришедшие казаки.
— К тебе, государь-надёжа! — сняв шапку, первый сказал Коновалов, и общим гулом вздохнули за ним остальные, словно невнятное эхо: «К тебе… надёжа…»
— Депутацией целой! — недовольно встретил их Пугачёв. — Садитесь, гостями будете, — попробовал пошутить он, но шутка не вышла, и он её сам оборвал со злостью: — Зачем пожаловали, господа атаманы?
Уже раза два приходили к нему атаманы такой же толпой, в такое же позднее время, и оба раза он вёл с ними споры и вынужден был уступать их давлению. В таком составе, в такую пору они приходили к нему для того, чтобы напомнить, что знают, кто он таков, и угрозой принудить все делать по их желанию и в их интересах…
На этот раз казаки так же, как и тогда, мялись, подталкивая друг друга.