Оставшись один после ухода атаманов военной коллегии, Емельян тоже понял, что весь его спор был бесполезен. По скрипу возов, по гулу на улицах в непривычный ночной час он понял, что яицкие главари всё-таки победили его, хотя и ушли с видимым смирением и внешней покорностью…
Он смотрел бы на все сквозь пальцы, предоставив событиям совершаться и отдавшись на волю течения. Но настойчивые речи Салавата, а вслед за тем требовательный голос «тайного государева поручика» Семки всколыхнули в душе Емельяна новый порыв к борьбе.
— Народ уже потёк, надёжа. Ведь как его остановишь! — развёл руками Давилин.
— Твоя голова в ответе. Созвать коллегию в сей же час, — приказал Пугачёв.
Под окнами раздались громкие споры и крики.
— Узнай, что там, доложи, — вдогонку «дежурному» крикнул Пугачёв.
— Я узнаю, — сказал Салават.
Он вышел на высокое «дворцовое» крыльцо.
Лавина народа текла по улице к «царскому» жилищу.
Перед крыльцом суетливо метались казаки.
Денис Шигаев, Коновалов, Овчинников торопливо вполголоса совещались с Давилиным.
— Скажи — башкирцы да тептяри бунтуют, грозятся на государя… — сказал Коновалов Давилину, не заметив Салавата.
Давилин стал ему что-то шептать.
Пара коней рысцой из-за угла вывезла пушку, поставила возле крыльца, пушкарь с дымящимся фитилём совещался с помощником. Из темноты молча пробежали стеной казаки, в соседнем дворе послышался топот коней… команда…
Салават понял всё, что творится… Вбегающий на крыльцо Давилин грудь с грудью столкнулся с ним.
— Башкирцы бунтуют, — сказал он на ходу Салавату, не узнав его в темноте.
Салават вместе с ним вошёл к Пугачёву.
— Государь, измена! Башкирцы бунтуют, грозят на ваше величество… — крикнул Давилин.
— Судар-государ, — прервал его Салават, — Коновалка велел из пушки в башкирцев палить! Коновалка измену делат! Пушкарь у царского крыльца пушку ладит… Айда, вместе идём, ты башкирским людям своё слово скажешь!
— Идём, — решительно обронил Пугачёв, надевая шапку. — Трушко, ты останься дома. Сема, ты с ним, с Пугачонком…
— Государь, головы своей пожалел бы, нужна народу! — воскликнул Давилин с мольбой.
— Идём, Салават, — словно не слыша его, сказал Пугачёв. — Дежурный, коня!
Спокойствие овладело им. Он умел говорить с толпой. Терявшийся до истерики перед кучкой людей, с которыми приходилось хитрить и искать лазеек, Пучагев был твёрдо уверен в себе, когда выходил к тысячным толпам народа. Для них он был желанный и жданный их государь, повелитель и вождь. Перед народом он не лукавил ни в чём, сердцем был с ним, и голос его был твёрд и спокоен, когда говорил он с народом.