Со своим новым планом послал Салават гонца к Белобородову на реку Ук, призывая спешить на помощь и ударить во фланг Михельсону.
Кони, задыхаясь, храпели, когда поспешно тащили по горным тропам пушки и груз ядер. И вот наконец взгромоздились на перевал. Теперь пригодилась белобородовская военная муштра: именно здесь, с перевала, упражнялись в пальбе из пушек. Из-за дождливой, туманной мути сейчас не было видно ничего впереди, но пушки поставили так, как ставил их Белобородов, когда учились стрелять: это были как раз места, наиболее удобные для прохода войск.
«Хитрый, — подумал о Белобородове Салават, — знал, для чего здесь учит палить из пушек».
Небо было густо облеплено тучами. Рассвет наступал медленней, чем всегда.
Разведчики сообщили, что Михельсон не ждёт и, перевалив Аджигардак, ломится дальше вперёд.
Однако за серой сырой мглой ничего ещё увидеть было нельзя.
— Пятеро охотников в разъезд! — громко вызвал Салават.
Никто не ответил.
— Сотников сюда! — позвал Салават. — Каждый выделит по одному человеку в опасное дело, — приказал он.
Кинзя подъехал к нему.
— Я поеду, — сказал он. — Куда надо?
Салават обрадованно взглянул на него.
— Ты лучший друг, Кинзя… Храбрый воин… Ты настоящий башкирин!
Кинзя просиял от радости, что заслужил похвалу друга.
— Что делать? — спросил он, радостно смущённый.
— За туманом мы не увидим солдат, — объяснил Салават, — но пушки уже наведены на переправу, им негде больше идти. Ни правее, ни левее они не пойдут. Поезжай вниз, скачи к переправе. Спрячься и жди. Когда с тобой поравняются солдаты — стреляй, — это будет знак. Если тебя не убьют солдаты и минует наша картечь, скачи вперёд них и не стреляй до самого осокоря, что над белым камнем. Стреляй, когда туда подойдут солдаты, — туда тоже наведены наши пушки… или не стреляй, а кричи громче.
Сотники привели десятерых башкир. Салават объяснил им, что они должны делать: они должны были остаться у белого камня и ждать, пока подойдут солдаты. Если Кинзя останется жив — по его знаку, а если нет — просто, поравнявшись с солдатами, поднять визг и крик, что послужит сигналом стрелять по этому месту картечью.
— Значит, помирать едем? — спросил один из отъезжающих.
— А ты думал, что на войне веселье?! — насмешливо и холодно спросил Салават.
— Хош, — сказал Кинзя, трогая повод.
— Хош, — ответил Салават и вдруг только теперь понял, что лучшего и преданнейшего друга послал он на верную смерть. Понял, что не минует и часа, прежде чем он, Салават, отдаст приказ бить картечью в то самое место, откуда грянет выстрел Кинзи.