Я видал недавно, как карга клевала издыхающую крысу. Крыса вздрагивала, а карга спокойно наслаждалась, выклёвывая ей глаз. Карга — это царица, а крыса — башкиры. Урусы выклюют наши глаза и нашу печень! Я был раньше рабом бухарского купца, и я был после рабом своего советника Аланджянгула. Я не был никогда повелителем и не умел быть им, хотя умею быть воином и сумею умереть под знаменем ислама.
Аланджянгул пропал, и я не рад этому, хотя хотел его смерти год назад. Теперь Азраил простёр меч свой над нашим народом…
Когда хан замолчал, в ушах моих заскулила укорами кровь убитого брата, и дрожащим голосом я спросил Кара-Сакала:
— Скажи, Салтан-Гирей, а наши союзники на Кубани?
— Это «воины моего отца», — ответил хан, — их так же, как отца моего, выдумал Аланджянгул.
— А кайсаки? — продолжал допытываться я.
— Кайсаки отказали в союзе безродному башкирину, они кочуют до самой Кубани и знают всех ханов. Они засмеялись и не поверили выдумкам о моём отце.
— А каракалпаки? Ты же сказал, что их тысячи… Каракалпаки!! — Мой голос дрожал, когда я допытывался: кровь убитого брата стучала у меня в висках, и я хотел убить хана.
Кара-Сакал засмеялся.
— Малай, — сказал он, — разве можно из одной чёрной бороды сделать тысячу чёрных шлемов?[2] Кто пойдёт в союзники к бедному пастуху Миндигулу из Юмартынского юрта по Ногайской дороге?!
Там, на речке Сулучуку, у него есть мать. У неё нет воинов. Там у него были братья. Оба убиты. Там есть у него жена. Но что даст она войску? А дети бедного Миндигула, «ханские» дети, они слишком молодые ещё, чтобы отдать свою кровь на войне.
Пастух Миндигул был рабом.
Он убил хозяина-купца и бежал через пустыню; он видел много восходов и закатов, прежде чем пришёл домой, и он видел много людей. Он пришёл домой, чтобы пасти баранов.
Гяуры отняли у него нос. Кайсаки отняли ухо. Хивинский господин отнял у него палец, а родные братья башкиры отняли честь. Они сделали его обманщиком своего народа!
— Вот, знаешь ты все, брат «хана». Скажи, младший брат, что делать повелителю башкир? — заключил Кара-Сакал.
Я молчал. Сердце моё возмутилось. Что мог сказать я? Я сжимал рукоять ножа.
— Тебя казнят, Миндигул! — это я сказал тихо. И ещё тише я сказал: — Многие говорят, что ты обманщик и что тебя надо выдать гяурам. За голову Аланджянгула обещали пятьсот рублей. За твою дадут больше. Беги, изменник народа! — сказал я и ждал. Если бы он согласился, мой нож пронзил бы его сердце.
Кара-Сакал задумался и долго молчал. Но вот встал он и стал выше ростом на целую голову.
— Малай! — сказал он гневно. — Кто должен бежать? Я — воин, а не баба! Я — хан! Кто предаст меня? Уже воины отца моего подходят к Уралу. Их восемьдесят тысяч! Только две дороги башкир ещё не пристали ко мне, и они будут наши! Русский начальник лжёт, что война с турками кончена, и двуглавый урод с гяурского знаменисвоими крыльями не заслонит полумесяца на зелёном знамени пророка! Я поведу свой народ к победе и славе!..