— А, Сашка, привет, — говорит Боб, — давно не видел тебя.
Билеткин обнял меня. Я еле уклонился от поцелуя. Это у него была такая привычка: всех, кто ему нравится, — целовать.
— Где наши молодые, — говорит Боб, улыбаясь, — где твоя Ирочка?
— Ой, не напоминай, Боб, она такую истерику закатила перед свадьбой.
— Ирка — это гениальный экземпляр шизофренички, — изрек Боб.
— Юстинов не лучше, — сказал Билеткин, — такой же мудак. — Это у них было коронное слово друг для друга, Юстинов его терпеть не мог, а Билеткин отвечал просто так, счет равняя. Хотя
Ирку он почитал и они были знакомы с первого дня этого необычайного курса.
— А Ирку точно лечить надо, — глубокомысленно философствовал Боб, высказывая свои сентенции, — по ней плачет вся психиатрия мира и ее последние достижения.
Он закуривает, поддевая сигарету из пачки грязным длинным ногтем.
— Боб, ну когда ты перестанешь это делать, а?
— Что это?
Я смотрю на его руку.
— А, это? — Он ржет. — Сашка, не будь таким чувствительным, как женщина.
У Боба были всегда нестриженные ногти с траурной, постоянной каймой черного цвета под ними. Когда я смотрел на них, меня тошнило. А смотрел я на них постоянно, не отрываясь, я не мог не смотреть, это как раздавленные яйца кролика, тошнит, а взгляда отвести не можешь.
И сколько я с ним ни бился, не мог уговорить его, чтобы он делал это: стриг ногти. Билеткин смеется, у него тоже ногти всегда грязные.
Боб обалденно любил деньги, у него их никогда не было, и мы договариваемся: каждый раз, когда он стрижет свои ногти, я ему даю один рубль. Боб сияет от удовольствия и говорит:
— Вот это классно!
Ногти у него, правда, были ужаснейшие, я таких грязных не видел никогда, а когда он курил, он постоянно подносил руку к лицу, и эти ногти лезли вам в глаза.
— Только рубль вперед, — говорит он.
— Хорошо, — соглашаюсь я.
— Сашка, только я честный человек, — говорит он, — и, чтобы я тебя не накалывал, ты мне еще приносишь и ножницы из дома. Так как я не знаю даже, где они у нас лежат, не видел никогда.
Я киваю, соглашаясь и на это.
— Значит, так, ты мне даешь рубль и ножницы, а потом, когда я их стригу, даешь еще один, за выполнение обещания, что я такой хороший и что целую неделю я буду держать их чистыми и мучиться. Я же к ним привык, без них будут мучения.
Я иду и на эти условия.
У него даже ногти росли не как у людей, а быстрее. У человечества прирост ногтей занимает две недели. У Боба они росли за неделю.
И каждую неделю я таскал ему в институт ножницы и платил два рубля, что ему страшно нравилось. А на факультете слагали легенды про меня, что я якобы сдаю Боба ногти в какую-то лабораторию, а за это девушка оттуда любит меня. Или вот другая легенда, что я такой чистюля, такой чистюля, что уже помешался на этом и заставляю Боба стричь ногти, чтобы мне было приятно.