– Что такое – Ка Бе?
– Ну как же ты не знаешь таких элементарных вещей?! Конструкторское бюро. Между прочим, меня оставляют в нем после окончания института.
– Ладно тебе б-бузить… кыбырнетик… – Дима-маленький колотит деревянной Савониной ложкой по недопитой бутылке. – Д-давай лучше х-хлобыснем… Вот он где, р-реактор, понял? А х-хо-чешь, м-морду набью…
– Ой, мальчики! – спохватилась Шурочка. – Наш дядечка совсем задремал, бедненький!
Савоне хочется сказать Шурочке, что он вовсе и не задремал, но ему становится жаль обрывать песню, и он в ответ качает головой.
Ах да бела рыба щука, ой да белая белуга-а.
Ах да куда девкам сести, ой да белу рыбу чи-и-исти-ить…
– Давай, Ш-ш-ш-урка, – уже с трудом ворочает языком Дима-маленький. – П-по-ехали ко мне в… Калугу. Я тебе з-з-убы з-зделаю… Безо всякой очереди, п-поняла?
– Ой, уморил!
– З-зделаю! Гад б-буду… Девяносто шестую пробу. Люкс!
– Димка, какой ты пьяненький, ужас!
– Чего? Девяносто шестые зубы… з-знаешь кому только д-де-лают? Не знаешь! А ты, дура, лыбишься! Б-брезгуешь мною, да? Нет, ты скажи…
Ах да белу рыбу вынуть… —
сбивается на старое Савоня и затихает, роняет голову на грудь… Чудится ему, будто он и в самом деле выбирает невод по темной осенней воде и невод этот тяжел и бесконечен. Савоня все перехватывает и перехватывает тетиву и видит, как в черной глубине огненно мечутся запутавшиеся сиги, высвечивают вокруг себя ночную воду. Савоня спешит-поспешает вытащить сигов, но глядеть на них жарко, невмоготу, и он отворачивается и, обжигая руки, торопко рвет их вместе с ячеями. Рвет и бросает, рвет и бросает… В лодке появляется Дима-большой, он громоподобно хохочет, и эхо шарахается по ночным шхерам и островам: «О-хо-хо!» А рыбы пляшут в огненных хвостах, бьются о дно лодки и со звоном рассыпаются на красные каленые угли…
Савоня приходит в себя от жара, бьющего в лицо. Он невольно отстраняется, трет накалившиеся штанины и только теперь различает по ту сторону высокого языкастого костра, сложенного из сухих валежин и лапника, возвратившегося из лесу Диму-большого. Озаренный отсветом, багроволицый, с набившейся в цыганистые кудри сухой хвоей, Дима-большой наотмашь лупит по гитарным струнам и, раскачиваясь и передергивая плечами, выкрикивает хриплым голосом:
Катари-и-ина! Ох-хо-хо! ох-хо-хо!
Перед ним, приседая и вертя из стороны в сторону коленями, двигая локтями и прищелкивая пальцами, топчутся в каком-то непонятном плясе Несветский и голенастая Рита. Лица у обоих бледны и сосредоточенны, долгие тени танцоров ребристо извиваются на освещенных бревнах сторожки.