. Да и его костюм — пурпурно-красный, расшитый золотом, с накидкой, отороченной бобровым мехом, никак не мог принадлежать кому-нибудь другому. Длинные сильные ноги в бежевых чулках, украшали золотистые подвязки, Гейл была не единственной женщиной в этом зале, что украдкой любовались этими мощными икрами.
У него был довольно пристальный взгляд. Очень пристальный и… одобрительный. Гейл прикрыла свою полуобнаженную грудь — коей так заинтересованно любовался «Генрих», веером и тут же увидела, как Его Величество неодобрительно покачал головой.
Она отвернулась, намеренно глядя на Эллиота, который рассекая толпу с мученическим видом, словно бы нарочно заглядывал каждому встречному в лицо. Его кто-то толкнул, а другая женщина рассмеялась и поинтересовалась, а не пришел ли он, забрать ее кошелек? Гейл поморщилась, представив себе, что ей придется выслушать от Эллиота после …
Краем глаза, она успела заметить, как «Генрих», что-то сказав своим дамам, направился в ее сторону. Дамы довольно захихикали. Гейл энергично начала обдувать свое разгоряченное лицо, а потом и вовсе дала деру, не желая встречаться с наглым незнакомцем. Но тот опередил ее, загородив дорогу и степенно поклонился. Бежать дальше было бы трусостью.
— Куда же вы убегаете, моя прекрасная наяда? — проговорил «Генрих» приятным, вызывающим мурашки бархатным тоном. — Неужели я испугал вас?
Гейл недовольно поджала губы.
Ясно. Перед ней законченный ловелас. Распутник. Бабник. И очередной повеса. Почему-то некстати вспомнился Джослин…
Но почему-то вместо того, чтобы развернуться и уйти, она присела в шутливо-ироничном реверансе и ответила:
— Совсем нет, Ваше Величество.
Пока она приседала, «Генрих» погрузил взгляд в ее декольте. Он даже слегка покраснел, словно увиденное, явно его «порадовало». Гейл как можно быстрее поднялась, досадуя на себя за глупость, и уже хотела тотчас уйти, как «Генрих», словно прочтя ее мысли, завладел ее рукой.
Поднеся ее к своему рту, он слегка защекотал ее бородой, но не поцеловал. Так, один жест. При этом он так и не отрывал своего взгляда от ее груди, до тех пор, пока Гейл не дернулась. Он тут же словно опомнившись, интимно зашептал:
— Вы так ослепительно прекрасны!
— Надеюсь, ваше зрение не пострадало! — едко парировала она, раздумывая, как бы вырвать от него свою руку.
Он вдруг расхохотался.
— Моя дорогая, да у вас еще и прекрасное чувство юмора!
И вновь поднес к губам ее руку, но на сей раз поцеловал, глядя прямо ей в глаза.
Да, если не кривить душой, то теперь, когда он перестал смотреть на нее так вызывающе неприлично, она могла признаться себе самой, что он… приятен. У него оказались серо-голубые глаза. Что впрочем, неудивительно, у нее была явная склонность к этому цвету глаз…