Редакторов «Материала и ритма», их друзей, единомышленников в определенный день недели можно было видеть в окне-витрине одного кафе в центре города. Как обычно в таких случаях, за их столом был свой «черный угол», куда могли подсаживаться студенты, молодые рабочие, всякая мелкая шушера вроде меня. Случалось, знакомые звали меня туда, но я так и не осмелился присоединиться к компании – из трепета перед корифеями. Только с улицы, через оконное стекло, узнал и запомнил я суховато-элегантного профессора Жюльяра и его неразлучного соратника Контру, внешне полную его противоположность. Контра всегда кричал, потел, и то ли у него не было запонок на манжетах, то ли он их не застегивал, но из рукавов его все время вылезали, чуть не до локтей, ужасающе волосатые руки. Кружок участники его называли АЭР, по сокращенному названию журнала; скорее всего сокращение употреблялось со смыслом.[13] Ядро компании собиралось и на квартире у Контры или на кафедре у Жюльяра; из этого ядра и возникла «Академия Леонардо». Это было действительно общество избранных; Академия могла состоять не более чем из двадцати четырех членов, для двадцать пятого требовалось уже разрешение министерства внутренних дел. Такое разрешение, пожалуй, было бы им дано, но я подозреваю, этого они как раз и боялись. Во всяком случае, за разрешением они не обращались. Так было и удобней, и интересней.
К подобным кружкам-сектам поневоле относишься с подозрением: на почве общего расположения и взаимного дружелюбия гении там растут как грибы. Опасность эта реальна даже в том случае, если эта группа близка к власти; а уж если она в оппозиции – тем более. Правда, АЭР и со своей оппозиционной платформы умел покорять умы и диктовать моду примерно так же, как Ади и «Нюгат» диктовали одним поколением раньше законы литературного «новеченто». В начале тридцатых годов АЭР дерзко вторгся даже в свято охраняемую сферу деятельности фирмы Трутана – в церковную архитектуру. Когда иезуитский журнал, покровитель Трутана, в одной своей заметке («Сохраним гармонию нашей прекрасной столицы») назвал церкви нового типа «божьими гаражами», «Материал и ритм» опубликовал фотографию выстроенного в виде часовни гаража возле виллы Трутана на Швабской горе, с громадной Минервой и изящной «ланчей»[14] на первом плане; фото сопровождала подпись: «Господин Трутан, конечно же, знает, где живет господь?!» Однако от чрезмерного гениальничанья кружок оберегал все тот же суховато-элегантный Жюльяр. Этот человек, кроме тихого голоса и изысканных манер, обладал еще убийственно острой иронией, наткнувшись на которую, лопались и дутая реклама, и пустое самомнение. Как-то Пехене принес к нему свой проект школы, завоевавший победу на конкурсе; ему хотелось, чтобы проект поместили на обложке журнала, в цвете. «Это ведь и для вас слава!» Рисовал Пехене неплохо – и сделал роскошную акварель; здание школы в широкой перспективе, сияющее небо, свежая зелень, зеркальное полотно дороги. Жюльяр посмотрел на произведение и сказал Контре: «Будь любезен, пошли туда фотографа. Пусть сделает снимок без широкоугольной оптики и в сухую погоду! Я действительно хочу посмотреть школу коллеги Пехене». При всем своем благородстве Жюльяр, однако, не стеснялся нанести удар ниже пояса, если сталкивался с глупостью, бездарностью. Многим запомнился один его публичный спор с журналистом-нилашистом по фамилии Сарваши: Жюльяр последовательно величал его господином Ваши, так что аудитория уже после третьей ошибки вынуждена была громким шепотом подсказывать недостающий слог.