На тех военных укреплениях, которые строила фирма Трутана, работали в числе прочих согнанные в трудовые отряды евреи. Были места, где их безжалостно и методично истребляли; в других подразделениях с ними обращались по-человечески – насколько это было возможно в тех условиях, то есть примерно так, как хороший хозяин обращается со скотиной. Все зависело от офицеров и от охранников… Летом 44-го года фирма уже не могла добиться, чтобы Отто Селени как инженера-проектировщика освободили от воинской повинности. Когда он взял в жены дочь Трутана, выход-таки нашли: пусть будет главным руководителем работ, эта должность пока «незаменима». Из-за этого позже возникли какие-то сложности с установлением его политического лица. Претензии исходили, конечно, не от пострадавших; более того, те из отбывших трудовую повинность, кто случайно сталкивался с ним, отзывались об Отто с величайшей признательностью. Нападали же на него завистники из коллег по профессии. Отто обвиняли даже в том, что он-де – крупный капиталист. В то время как он даже формально не был никогда совладельцем фирмы, так и оставался служащим. А после освобождения уже не работал у тестя, то есть у его преемника. Так как семья Трутанов осенью уехала на Запад.
Все это были, впрочем, мелкие и непреходящие неприятности; в конце концов у Жюльяра и Контры было достаточно авторитета, и они с достаточной решительностью встали на сторону Отто, чтобы недоброжелатели скоро присмирели.
Отто вошел в комитет по восстановлению города, однако больше он занимался редактированием «Материала и ритма», как заместитель Жюльяра. Сам «старик» с головой ушел в университетские дела. Контра же разрывался между тридцатью обязанностями. Так что Отто в те годы вел журнал почти в одиночку. Надо сказать, ко всеобщему удовлетворению, «Материал и ритм» стал интереснее, качественнее, чем когда-либо прежде. Хотя сам Отто писал в него редко и мало.
Комитет по восстановлению был серьезным и весомым учреждением, объединившим в себе лучшие таланты; о чем-то подобном мечтал Отто в свое время. Однако, как ни трезво смотрел он тогда в будущее, он бы ни за что не поверил, что Будапешт будет после войны одним из самых разрушенных городов Европы, что город этот постигнет та участь, которую сулили Вене, – по соображениям стратегии, да и по справедливости. Так что собравшиеся в комитет таланты, вооруженные блестящими концепциями, вынуждены были отложить свои концепции в сторону и ломать голову над тем, как с максимальной эффективностью использовать имеющиеся в наличии жалкие материальные и людские ресурсы, как спасти хотя бы то, что можно спасти, как воспрепятствовать, где можно, дальнейшим разрушениям, как восстановить хотя бы один постоянный мост между Пештом и Будой, и если нет ни углового железа, ни фасонной стали – а их, увы, нет! есть лишь немного труб, больше ничего, – то можно ли использовать для моста трубы. Долгое время, года три, им даже в голову не приходило думать о городе будущего; думали пока о городе прошлого: увидеть Будапешт таким, каким он был, восстановить хотя бы то, что можно. Тот безвкусный, эклектичный, но по крайней мере обжитой, пригодный для жизни старый город, который они когда-то сердито и справедливо ругали, теперь, среди руин, стал желанной и почти недосягаемой мечтой. Чудесным образом, как бы в утешение, появилось все же несколько новых зданий, построенных, правда, без особой градостроительной концепции, по требованию момента, и там, где среди развалин удалось найти подходящее место. Невероятно, но факт: большинство зданий Контры, например, было построено именно в это время. Это можно объяснить лишь тем, что он отдал в комитет старые свои проекты.