Тягач вовсю крутил гусеницами. Они скользили, выбрасывая из-под себя осколки льда. Под одну из них солдат бросил свой бушлат и получил его обратно через секунду с противоположной стороны в виде рваных лохмотьев.
Он что-то крикнул и истерически засмеялся.
Смеха его я не слышал.
Сержант-узбек начал толкать руками второй бронетранспортер, но лейтенант точным ударом кулака отбросил его в сторону.
Парни, которых откопали, теперь грелись в БТРе неподалеку. Один из них высунул голову из люка, нервно крутил ею во все стороны.
Минут через пятнадцать упавший с обрыва бронетранспортер уже лежал на дороге. Столько же времени прошло, пока его не поставили на колеса.
Лейтенант, работая яростно легкими и выпуская из порозовевших ноздрей клубы пара, подошел ко мне и показал ладони:
– Вот! – сказал он.
Руки его были изодраны в кровь.
– Ты сейчас куда? – спросил я.
– Повезу тех двух в Пули-Хумри. Поедешь?
– Да. А оттуда – в Найбабад.
Мы сели в бронетранспортер, еще тридцать минут назад лежавший в пропасти. Двигатель не заводился, стартер визжал вхолостую. Подъехал тягач и пару раз ударил нас сзади.
– Пошла! – обрадованно крикнул водитель.
Лейтенант закрыл люк над головой, зажег синюю лампочку и полез за сухпайком.
Мир сжался до размеров БТРа.
– Нам ехать часа три. Наговоримся всласть, – сказал он, протягивая мне жестяную банку с консервированным компотом. – С Мовчаном все ясно. А как другие? Ты уговаривал их вернуться домой?
– Нет.
– Почему?
– Это их личное дело.
– Они поняли, как ты к ним относишься?
– Честно говоря, я сам этого до сих пор не понимаю.
– «Афганцы» их не любят.
– Знаю. Игорь Морозов, мой друг, воевавший здесь в начале восьмидесятых, рассказывал историю о том, как он участвовал в операции – лет восемь назад – по поимке дезертира, который при побеге из части убил двух наших солдат. По словам Морозова, тот парень живет сейчас в Штатах.
Или Канаде. Морозов сказал, что, если парень посмеет вернуться, он разыщет его и прикончит своими же руками. Невзирая на амнистию Сухарева.
– И правильно сделает, – после паузы сказал лейтенант.
А мне в тот момент на память пришла старинная славянская заповедь:
В годину смуты и разврата
Не осудите, братья, брата…
Пять лет назад я прочитал ее на кладбищенской часовне где-то под Смоленском. Я повторил заповедь вслух. Лейтенант не откликнулся: скорее всего, не расслышал – рев БТРа давил на барабанные перепонки.
– Так что же с другими? – опять спросил лейтенант.
С другими?