Улыбка погасла на ее лице, она продолжала есть молча.
Хок возил но дощечке клешню краба, отгоняя любопытство, словно докучливую муху. Он не станет спрашивать, что случилось с ее матерью, — незачем ему знать о ее прошлом, ее семье, доме, о той жизни, от которой он навсегда оторвал ее. Он и так уже знает больше, чем хотел бы. Вглядываясь в ее бледные щеки, в тени, залегшие под глазами, обрамленными пушистыми ресницами, он понимал, что в ней что-то изменилось, но не мог понять что. Она мало говорила, избегала его взгляда… хотя оставалась рядом. Словно любопытный воробышек, рискующий подскакать достаточно близко, чтобы украсть несколько крошек.
Интересно, если он сделает движение навстречу, «воробышек» улетит?
Размышляя так, Хок поднес клешню краба ко рту и впился в нее зубами. Быть может, сегодня она выглядит иначе просто потому, что, в сущности, он впервые видит ее сидящей спокойно? Та Авриль, к которой он уже начал привыкать, представляла собой постоянно находящийся в движении сгусток противоречивых чувств, непрерывно меняющихся и провоцирующих его.
А вот такой он еще ее не видел — тихой, спокойной, почти…
Нет, не робкой. Это слово к ней никак не подходило. Но была какая-то особая прелесть в том, как она сидела, с удовольствием поедая лобстера. Волосы в полном беспорядке, сонно полуопущенные ресницы прикрывают изумрудные глаза, из-под подола смявшейся ночной сорочки выглядывают пальцы босых ног. Ее хотелось взять на руки и отнести в постель.
Хок отвернулся, чтобы не дать снова смутить себя нежданным и незваным чувствам, более теплым и нежным, чем желание, воспламеняющее его чресла.
Боги милостивые, она так молода! Настолько моложе его. И она ни о чем еще не догадывается.
Раздавив в ладони панцирь краба, Хок в раздражении отбросил его в сторону. Вид этой женщины, милой и беззащитной, лишний раз напомнил ему, сколь слабое существо его возлюбленная жена-чужеземка… Сколь не похожа она на него.
Сколь хрупка.
Ее вид живо напомнил ему о страхе, который он испытал накануне и который заставил его вернуться домой раньше срока. Когда он обнаружил, что Торолфа нет в его убежище на восточном берегу.
Место казалось безлюдным. Покинутым. Обиженный Торолф мог, конечно, просто спрятаться где-нибудь и дуться там на весь белый свет, но он был слишком мстителен, чтобы не попытаться отыграться на тех, кого считал виновными в понесенном им наказании, назначенном старейшинами.
В том числе и на Авриль.
В какой-то миг там, на пороге опустевшего жилища Торолфа, Хока пронзил ледяной ужас — он испугался не за свой народ, не за своего друга Келдана, а за жену, которую оставил одну, без защиты.