Сотрудник авиалинии кивнул своему сослуживцу за стойкой, чтобы тот позвонил в службу безопасности. Бретт ухватилась за спинку стула, сдерживая дрожь пальцев.
— Ты врешь! Если Брайан был таким ужасным, почему ты носишь его имя? Ты хочешь, чтобы все вокруг «выглядели хуже тебя.
— Потому что он был звездой! И не разговаривай так со своей матерью!
— Барбара, несколько лет назад ты запретила называть тебя матерью, а перестала быть матерью задолго до этого. Ты всю жизнь скрывала моего отца, а теперь говоришь, что он умер! Кто он — или ты сама не знаешь?
Барбара упала в кресло и трагическим голосом сказала:
— Ты не можешь так разговаривать со мной.
Объявили об окончании посадки в самолет до Парижа. Бретт и Лилиан оглянулись и увидели, что зал опустел.
— Барбара, ты хотела уничтожить все, что имело для меня смысл. Я больше не позволю тебе этого. Я уезжаю в Париж и хочу создать что-нибудь в своей жизни, потому что у меня нет намерений закончить ее так же, как ты.
— Тогда лучше перестань встречаться со своим дедом, — ответила Барбара.
— До свидания, Барбара.
И Бретт вместе с Лилиан поспешила из зала ожидания. Бретт трясло, но она не хотела, чтобы мать заметила это. А Барбара, ошеломленная, наблюдала, как они скрылись в самолете. Затем она обернулась и оказалась лицом к липу с охранником в форме.
— Если ты до меня дотронешься, я подам на тебя в суд, — прошипела она и трясущимися руками достала из сумочки маленькую коробочку без этикетки.
Бретт приняла совет Малколма. Более двух лет в Париже она погружалась в свой новый мир и одержимо работала, сделав огромное количество фотографий. Она тайно переправила через континент свой красно-вишневый «пежо», подаренный ей тетей Лилиан на восемнадцатилетие. Встречалась с людьми и запечатлевала свое понимание мира на пленке.
Она снимала не только модели современнейшей моды, но и обветренные лица баскских рыбаков, и лица механиков, ставшими жесткими в условиях Северного моря, и лица изнеженных туристов — все открывалось перед камерой, словно умиротворенное и успокоенное величием ее глубокого взгляда.
Благодаря дружеским зарубежным связям, приобретенным Лилиан во время пребывания за границей, для Бретт были открыты все двери. Она побывала на виноградниках Бургундии, каталась на лыжах в австрийских Альпах с виконтами и герцогинями. Она чувствовала себя как дома на великолепных пляжах Монте-Карло, и в деревне Ноттин-гемшир.
За два года странствований Бретт получила больше знаний, чем ей дали бы четыре года учебы, а к диплому она никогда не стремилась. Теперь, в свои двадцать лет, с высоты своей юности и таланта, она жаждала увидеть свою работу на обложках журналов. С усердием она обходила каждый журнал Парижа, Лондона и Милана, однако ее работу приняли только в каталог по материнству в Мюнхене. Художественные директора, ответственные за оформление, почти по-университетски неистовствовали по поводу ее снимков.