— Нет.
— В тебе есть что-то странное. — Она укладывала свои длинные волосы. — Я хочу сказать, что в ресторане ты буквально не сводил с меня глаз, смотрел как зачарованный, и все же я чувствовала: все время ты думаешь о чем-то другом. Тебя что, уволили?
— Близко к тому. Я подал прошение об отставке. И ушел…
— Откуда?
— Я работал на правительство. Жутко унылая работа. Ты оставишь свой номер телефона?
— Если хочешь.
На улицу мы выбрались уже к полуночи; дождь наконец прекратился, и мне повезло поймать такси.
— Надеюсь, ты будешь летать на “Конкорде”.
— Господи, я тоже. Ты только представь себе… — Привстав на цыпочки, она поцеловала меня, пока рядом терпеливо дожидалась машина. — Спасибо за прекрасный вечер, Мартин. Звякни мне, если у тебя появится такое желание — на будущей неделе я вернусь в Лондон. До следующей среды.
Когда я вернулся, квартира поразила меня пустотой, что было достаточно странно, потому что обычно меня только радовала тишина. Она нацарапала свой номер телефона на оборотной стороне билета “Бритиш Эйрлайнс”; он лежал под лампой на туалетном столике. Я разорвал билет сперва пополам, а потом на четвертушки, бросил его в мусорную корзину и выключил лампу. На следующей неделе в Лондоне меня не будет. Бог знает, куда меня занесет, но здесь меня не будет.
— Ну-ну…
Это Пепперидж ссутулился у стойки над бокалом мескаля, производя впечатление полураздавленного червя, человека, дошедшего до предела.
Я не хотел общаться ни с ним, ни с кем-либо еще; забрел я в “Медную Лампу”, чтобы побыть одному среди чужих. Но теперь, когда он окликнул меня, я не мог отвернуться и выйти. Я заказал бармену стакан тоника и глянул на Пеппериджа.
— Как дела?
В падающем из-под абажура свете я увидел, как он прищурился.
— Думаю, что так или иначе наладятся.
Я не видел его несколько месяцев; он работал на самом нижнем уровне — классифицируя данные: расшифрованные послания, организация связи, даты встреч, оперативные указания, — словом, все, что попадало ему в руки в азиатском отделе Бюро.
— Что случилось? — спросил я его.
— Эти сукины дети уволили меня. — В глазах его мелькнула циничная ухмылка, редкие волосы жидкими прядями облепляли череп, усы уныло свисали с верхней губы; он сидел, ссутулясь, с обмякшими плечами. — Я как ты, старина — порой просто не могу подчиняться приказам. — Его руки чуть дрожали, когда он взял бокал. — Но знаешь — я об этом не жалею. Ни капли, черт побери. Ты собираешься это пить?
— В данный момент.
Он сидел, уставясь на янтарную жидкость в моем бокале.
— В данный момент. Наверно, ты сейчас работаешь.