Войдя, я сразу же почувствовал висящее в воздухе напряжение. Люди толпились в коридорах и слонялись вокруг радиорубки. Кродер стоял у дверей отделения кодов и шифров рядом с одним из криптологов, который под его взлетом вжался в стенку: голос Кродера резал несчастного как ножом: “Так какого черта вы не связались со мной по телефону? Меня не волнует, сколько было времени, и вам стоило бы это знать”. Я прошел мимо них и подумал: Господи, раз уж Кродер потерял свое хваленое хладнокровие, значит, произошла какая-то крупная накладка, и все валится из рук… что-то произошло, что-то случилось, и ты это чувствуешь. Но меня теперь больше ничего не волновало.
Ломан попросил встретиться с ним в его кабинете, но его не было на месте, так что мне пришлось присутствовать при разговоре Рэдклифа по телефону — он коротко бросал слова, и его лицо при этом свете было пепельного цвета…
— Фенсинг больше не числится на службе. — Глянув на меня, он коротко кивнул и продолжал говорить: — Нет, официально мы считаем это самоубийством.
Как бы там ни было, но он выдал эти слова; звучали они не лучшим образом, но, по крайней мере, честно — “больше не числится на службе” было одним из тех скромных эвфемизмов, к которым прибегают бюрократы с третьего этажа; почему бы им не писать о нас в своих справках просто как о “мёртвых”, когда кто-то из нас сгорает — неужели в этом есть что-то оскорбительное, что-то неприглядное, о чем нельзя сказать откровенно?
— Конечно, мы этим занимаемся. — Его бледные пальцы барабанили по столу. — Мы вызвали Ковача из Белграда и Джонса из Рима, и они пытаются найти Хокриджа через его оперативного начальника.
С плаща у меня стекали струйки воды — весь день дождило, паршивая весна, которая действует тебе на нервы; ради всех святых, чего ради им вызывать Джонса? В последний раз, когда я слышал о нем, Джонс ради нескольких крох информации вышел на связь с глубоко законспирированными агентами в Коммунистическом блоке, потому что у них были в красном секторе пять контактов, имеющих отношение к “Соболю-Один”, после чего оставил их “без надежного прикрытия”, как именовали подобные ситуации сопливые юмористы с третьего этажа.
— Нет, — продолжал Рэдклиф, — мы на него еще не вышли.
Пресытившись ожиданием, я вышел и двинулся по коридору в надежде найти где-нибудь Ломана, после чего прикидывал снова вернуться в кабинет, а если его там опять не будет, пошел он к черту. Но, выйдя на лестничную площадку, я увидел, что он стоит наверху, прислонившись к перилам, и с кем-то разговаривает. Внезапно он посмотрел вниз и увидел меня.
