Он был обыкновенным, немного угловатым парнем. Он ничем решительно не выделялся: редко выступал на политзанятиях, исправно нес службу. Что еще я знаю о нем? Пожалуй, больше ничего… Быть может, он был обижен несправедливостями жизни, быть может нуждался в дружеской поддержке и в теплом слове участия? А мне казалось, что он просто замкнут и молчалив, что он один из тех, кто ничего не принимает близко к сердцу… Не знаю почему, но мне казалось именно это. Стало быть, можно вместе съесть не один пуд соли и все-таки не узнать человека как следует. Так уж повелось: мы мало думаем о людях, которые шагают с нами рядом по жизни. малодумс; . дях, которые шагают с нами рядом по жизни.
Семин внимательно слушает, склонив по привычке голову набок.
— Еще хорошо, что так все кончилось, — говорит он, не поднимая глаз.Могло быть хуже. Надеюсь, ты понимаешь? Немцы могли пробраться к кораблю и… — он не договаривает, поднимает на меня холодные, жестокие глаза.Тогда бы тебе не сдобровать, Пономарев. Я бы тебя сам расстрелял… Но смерть Макухина на твоей совести.
Я молчу, понимая, что Семин прав.
— Война, а вы к теще в гости ходите, — продолжает Семин. — Тебя кто подбил на это, Мелешкин или Тарасюк? Ладно, можешь не отвечать. Догадываюсь, что это дамский мастер напаскудил. Но ты, Пономарев, тоже хорош. В такое время…
Семин распекает меня медленно, долго, а я — ну, не странно ли? — рад этому. Мне становится как-то легче, просторнее. То, что проделывает сейчас Семин, у нас на заводе называлось «снимать стружку». Он «снимает» ее, и с меня как бы сваливается тяжесть, которая давила все эти дни.
— Можете быть свободны, — говорит напоследок Семин строго-официальным тоном, и я поворачиваюсь согласно уставу через левое плечо.
«Кремль» идет из Канева в Ржищев. В прежние времена мы прошли бы эти 70 километров меньше чем за четыре часа. А теперь плетемся сутки. По непроверенным данным, немцам удалось прорваться к Днепру. Они совсем близко. Поэтому судовая рация работает только на прием. Мы часто останавливаемся. Ждем темноты.
— Авось проскочим, — говорит Семину Серо-штан, который стоит на мостике. — Только бы машина…
Его легко понять. Машина на «Кремле» старая. Судно давно не было в ремонте. Топки еще так сяк, а вот трубки котла потекли. Надо бы их вырезать, заменить. Не мешало бы стать на котло-чистку, поработать шарошкой. Но об этом не приходится думать. Сейчас одна надежда — на форсировку.
Внизу, в кочегарке, вахту несут двое — Харитонов и его напарник. Я и Ленька Балюк спускаемся им на подмогу. Харитонов обнажен до пояса. На шее у него красная косынка, похожая на пионерский галстук. Сидя на ящике с углем, он что-то напевает себе под нос.