Мигель проснулся до рассвета. Помочившись обильно после кофе, выпитого перед сном, чтобы мозг продолжал работать и ночью, он умылся и произнес утренние молитвы с особым пылом. Он оделся, позавтракал хлебом и сухим сыром и с жадностью выпил большую чашку кофе.
Прошлой ночью он отчаянно пытался придумать, что предпринять, дабы облегчить свое положение, но в тишине подвала ему не удалось избавиться от страха, комком сидевшего в животе. Это был не простой вызов. На этот раз не будет лекций о том, как важно соблюдать законы приготовления пищи или как устоять перед чарами голландских девушек.
Способен ли он наплевать на все это, как сделал Алферонда? Вместо того чтобы оставаться в Амстердаме, ростовщик и известный мошенник Алонсо мог бы запросто поселиться где-то еще, поменять имя, осесть в другой общине. Амстердам не единственное на свете место, где живут евреи, и Мигель не обязан оставаться здесь. Однако черем будет означать гораздо больше, чем выбор между жизнью еврея где-то в другом месте и жизнью изгоя в Амстердаме. Покинуть город — значит проститься с планами кофейной торговли, проститься с деньгами, которые ему должен Рикардо. Если он останется, кредиторы, включая его лицемерного брата, накинутся на него коршунами, обглодают до костей. Даже если он переедет в город, где никто его не знает, как он будет там жить? Торговец без связей вовсе не торговец. Не стоять же ему с лотком на улице.
Мигель незаметно прошел к синагоге Талмуд-Тора. В этот ранний час Влойенбург только просыпался, и, хотя были слышны крики молочников и булочников, ему удалось перейти через мост никем не замеченным, кроме пары нищих, которые сидели и ели черствый, заляпанный грязью хлеб, провожая Мигеля подозрительными взглядами.
Маамад заседал в том же здании, где располагалась синагога, но в их помещения вел отдельный вход. На верхнем этаже, куда поднималась винтовая лестница, Мигель вошел в знакомую небольшую комнату; вызванные ожидали там своих судей. Несколько стульев было расставлено вдоль стены с арочными окнами, через которые свет раннего утра проникал в комнату, пропахшую плесенью и табаком.
В это утро других ожидающих, кроме Мигеля, не было, что его обрадовало. Он терпеть не мог поддерживать разговор с другими просителями, возмущаться шепотом и смеяться над обвинениями. Лучше ждать одному. Он ходил по комнате взад-вперед и перебирал в уме все возможные варианты: от полного оправдания до отлучения.
Он говорил себе, что самого худшего не случится. Он всегда находил способ избежать гнева совета. К тому же нельзя забывать о Паридо. Тот, конечно, Мигелю не друг, но парнассу что-то от него нужно. У Паридо с давних пор было достаточно оснований, чтобы потребовать отлучения Мигеля, но он этого не сделал. Так зачем ему требовать этого сейчас?