Дикари, однако, и в ус не дули. Один, самым невозмутимым образом растянувшись во весь рост на рогоже, дымил окурком. Пачки летели мимо, с грохотом ударяясь вершках в десяти от него. Его обдавало пылью, искрами, а он не менял своего положения и продолжал дымить, не сводя насмешливых глаз с помощника.
Другой, выкруглив спину, точно желая дать пачкам перерезать себя надвое, возился с ногой.
– Вот я вас!.. Господи! – продолжал стонать помощник.
– Ну, чего раскаркался?
– Ишь, заботливый нашелся!
– Пусть покалечит! Тебе какое дело? – огрызались и подтрунивали дикари.
Работа кипела. Слова глохли в невообразимом стуке парового крана и благовеста железа, просыпающего над головами рабочих, при раскачивании и ударах о бока люка искры.
Мелкие листы железа сменили теперь крупные – котельные, и над трюмом закачались пачки, каждая пудов в двести весом.
– Ай да наша! Поехала!
– Веселее, золотая рота!
– Р-р-р-аз умирать! – покрикивали весело дикари. Один Ефрем не поддавался общему настроению и горячке. С каждым ударом пачки о борта люка он нервно вздрагивал и с опаской поглядывал на натянутый, как струна, шкентель.
Страх не покидал его теперь ни на минуту. Он дрожал за каждую пачку, и каждая, проскользнувшая благополучно, шевелила в его груди радость.
Но пачек этих оставалось еще много, много.
В трюме сделалось невыносимо душно. Сильно нагретые солнцем борта отдавали нестерпимым жаром.
Ефрем готовился выронить крюк, но его остановил старый дикарь:
– Что стал, деревня?! Разбирай, жи-и-ива-а!
И Ефрем снова пустил в ход свой крюк…
Был четвертый час.
– Полундра-а! – послышался неожиданно крик, похожий на вопль.
Все в трюме, как испуганные крысы, шарахнулись в сторону. Только Ефрем остался на своем месте.
Он стоял посреди трюма с высоко поднятым крюком в позе недоумевающего гиганта, а над ним в пятидесяти футах мерно покачивалась объемистая пачка.
В трюме совершалось нечто таинственное.
– Беги! Полундра! – крикнул из угла парню Барин.
Но Ефрем не слышал. Он не понимал страшного слова «полундра».
Он оставался прикованным к своему месту. Задрав голову, он глядел широко раскрытыми глазами, почти в упор, на пачку.
Она наполовину осунулась, и Ефрем увидал, как зловеще надвигается на него из нее и ползет лист, за ним другой, третий… Он взмахнул рукой и закрыл глаза.
Раздался грохот, точно обвалился дом, и пароход два раза качнуло.
Отовсюду, из всех углов показались опять дикари. Показался и Барин.
Сверху быстро спускался помощник, матросы и рабочие.
Наверху у люка послышался топот нескольких десятков ног, дрожащие голоса, и через люк перевесились испуганные лица. Такой же топот послышался и на сходне.