— Нет, — тут же признал Брайт. — Не нужно быть слишком ловким адвокатом, чтобы разнести все это на части, и даже если он не сделает этого...
— Совершенно точно. Будем только дуть в собственные паруса. Мы живём в несовершенном мире, но я не думаю, что Уэгенер когда-нибудь снова совершит подобную ошибку.
— О'кей. — Брайту такой исход был не по душе, но это не имело значения.
— Теперь нам нужно как можно точнее выяснить, почему этого беднягу и его семью убил наёмный убийца — sicario — со своим копьеносцем. Знаешь, когда я преследовал мафиози в Нью-Йорке, никто не трогал семей. Не допускалось даже убивать в присутствии семьи — разве что требовалось что-то особенно подчеркнуть.
— Да, у торговцев наркотиками другие правила, — напомнил Брайт.
— Верно. А мне казалось, что террористы — жестокий народ.
* * *
Его нынешняя работа была куда легче, чем работа с «мачетерос», подумал Кортес. Вот он сидит за столом в углу прекрасного дорогого ресторана, держа в руках карту вин на десяти страницах, — Кортес считал себя экспертом по винам. И это вместо нищей лачуги в баррио[4], полном крыс, где ему приходилось есть бобы и произносить революционные речи, обращённые к народу, чьё представление о марксизме сводится к ограблениям банков и героическим заявлениям, которые без конца крутят местные радиостанции, перемежая их роком и рекламой. Америка, решил Кортес, это единственная страна в мире, где бедняки едут на демонстрации на своих автомобилях и где самые большие очереди, в которых им приходится выстаивать, — это очереди перед кассами в супермаркетах.
Он выбрал малоизвестное вино из долины Луары. Метрдотель одобрительно щёлкнул шариковой ручкой, забирая карту вин.
Кортес вырос там, где бедняки — в эту категорию попадали почти все клянчат подачки на хлеб и обувь. В Америке в бедных районах живут те, кому еженедельно нужны сотни долларов наличными для покупки наркотиков. Такое бывшему полковнику казалось более чем странным. В Америке наркотики попадали в богатые пригороды из трущоб, неся с собой процветание для тех, кто имел то, что искали другие.
В общем то же самое происходило, конечно, и в международном масштабе.
Янки, столь скупые при распределении официальной помощи своим менее процветающим соседям, теперь затопили их деньгами, пользуясь принципом «от человека к человеку». Прямо смешно! Кортес не знал, и его не интересовало, сколько американское правительство выделяло своим друзьям, но он не сомневался, что рядовые граждане — так измученные своей богатой жизнью, что нуждались в химическом возбуждении, — давали намного больше, причём без всяких ограничений, связанных с «правами человека». Он провёл столько лет в должности профессионального разведчика, пытаясь найти способ унизить Америку, подорвать её престиж, уменьшить влияние. Однако теперь Феликс понял, что вёл свою работу не правильно. Он старался использовать марксизм для борьбы против капитализма, несмотря на то, что имел все доказательства его бессмысленности. Но он смог применить капитализм против самого капитализма и осуществить свою первоначальную миссию, одновременно наслаждаясь всеми преимуществами той системы, против которой боролся. И вот что самое странное: его бывшие хозяева считали его предателем именно потому, что он нашёл, наконец, способ, приводящий к желанным результатам...