Нельзя было отрицать того, что в руках Бобби теперь находится рычаг власти. Наконец-то у него появилось какое-то преимущество перед могущественным отцом. Однако и тут возникала дилемма. С одной стороны, он тринадцать лет был вынужден мириться со свирепой тиранией, бездумной жестокостью, проявляемой почти что походя, с презрением и унизительными наказаниями, которым подвергался в тех случаях, когда он, старший сын, не оправдывал безудержного честолюбия беспринципного сенатора. В этом плане месть казалась уместной и даже страстно желаемой. Но в то же время и несмотря на бесспорное преимущество положения, в котором оказался Бобби, он вовсе не испытывал от этого радости. Хорошо, пусть его отец – бесчувственный и въедливый надсмотрщик, но, тем не менее, он остается весьма внушительной фигурой, и Бобби страшно гордился им. Как это ни странно, происшедшее на самом деле ни на йоту не подорвало уважения к отцу. Как раз напротив. В конце концов, заниматься любовью с роскошной двадцатилетней девицей через две недели после своего шестидесятилетия – это тебе не козел начихал.
Теперь о Мэри Эллен. О Мэри Эллен, которая могла зажечь Бобби, как свет включить, грациозно, словно манекенщица, двигаясь по комнате. Забавная, добрая Мэри Эллен, которая заставляла Бобби смеяться и смеялась над жизнью сама. Неожиданно ее положение в доме стало не столь уж надежным. Отчасти Бобби это было небезразлично. Он с трудом заставил себя выкинуть эту мысль из головы. Стэнсфилды были запрограммированы на то, чтобы управлять своими чувствами. Им следовало ценить такое качество, как твердость. Их сердцам было позволено страдать за Америку, за бедных, за слабых, за голодных, однако друг, оказавшийся в беде, попадал в конец этого списка приоритетов. Плохо, что людям бывает больно. Людям всегда бывает больно. И ему бывало больно. Главное то, что в его руках – власть, а его учили, что властью надо пользоваться. Главный вопрос заключался лишь в том, как ею пользоваться.
И поскольку жесткий человек в Бобби Стэнсфилде боролся с мягким человеком, мальчик беспокойно завозился в своем чрезвычайно удобном шезлонге, ощутив впившиеся в бока шипы дилеммы. И тут, совсем неожиданно, пришло решение. Оно пришло само собой. Такова жизнь. Полчаса размышляешь, когда вставать из постели, а затем с удивлением обнаруживаешь, что ты уже сбросил одеяло. Бобби щелкнул выключателем транзисторного приемника, и Конни Фрэнсис, умолявшая своего любимого быть более чутким, смолкла на полуслове.
– Мама, я хотел тебе кое-что сказать.