– Значит, они просто не сумели разглядеть тебя как следует.
Сколько я ни занимался самобичеванием, она ничего не желала слышать и с неистощимым красноречием втолковывала мне, какой я замечательный. И я наконец понял: она задалась целью вытащить меня, что называется, из грязи в князи.
– Как только я тебя увидела, уткнувшегося в книги, мне сразу захотелось взять тебя на ручки. Ты был такой потерянный, один-одинешенек на всем белом свете, и я все думала, как же вообще можно жить так.
Я слушал ее признания, раскрыв от изумления рот. Мысль о том, что придется войти в эту жизнь, повергала меня в трепет: у меня просто ничего не получится. Ее богатство вкупе с красотой слишком ко многому обязывали, барьер казался непреодолимым.
– Поверь мне, Бенжамен, я открою в тебе совсем другого человека, я тебя переделаю.
Ее страсть выразилась в первую очередь в подарках, сыпавшихся на меня дождем. Вкус к роскоши передался Элен с генами, как другим, например, голубые глаза; она с детства была так избалована, так заласкана жизнью, что переросла ячество и капризы. Щедрость ее поистине не знала границ. Для начала она сняла мне премиленькую двухкомнатную квартирку в квартале Марэ, где мы встречались почти каждый вечер, – она называла ее моей гарсоньеркой. Пока она предоставляла мне свободу: мы-де поселимся вместе, когда узнаем друг друга получше. У меня теперь было новое жилище – отменное, со вкусом обставленное, Я о таком и не мечтал. Со своей конурой я расстался без сожаления, но на всякий случай продолжал вносить квартплату и оставил там кое-какие вещи. Я ведь мог в любой момент лишиться милостей любовницы и вернуться в «статус-кво».
Затем Элен занялась моим обмундированием: не забуду тот день, когда она заставила меня раздеться догола в гостиной и сожгла в камине всю мою одежду, от пиджаков до последней пары носков. Ботинки, туфли, сумки и чемоданы выбросила на помойку. Ничего не должно было остаться от меня прежнего. Она повела меня в торговые центры, и там, под насмешливыми взглядами продавщиц, я мало-помалу обзавелся настоящим гардеробом. Ходить с ней по магазинам было сущим наказанием: она, пользуясь случаем, тоже мерила костюмы, юбки, жакеты, затаскивала меня в примерочные кабины, пританцовывала, полураздетая, под музыку – в дорогих магазинах всегда негромко играет музыка – и самым неприличным образом лезла ко мне целоваться. Везде она чувствовала себя как дома, с продавцами не церемонилась, бывало, все переберет и ничего не положит на место. Как будто все на свете ей обязаны и полчища холуев должны постоянно быть к ее услугам. Ну вот, раньше у меня была одна пара ботинок на все случаи, две-три пары застиранных до дыр кальсон, а теперь – десятки, и я впервые столкнулся с трудностями, знакомыми только богатым: когда разбегаются от изобилия глаза и невозможно сделать выбор. Главное, повторяла мне Элен, одеваться с шиком и в то же время чувствовать себя непринужденно. Она не скупилась на советы, присматривала за моей амуницией и никогда не упускала случая указать мне на промашки, которых в первое время я совершал много. Ее собственные шкафы были набиты битком, как пиратские сундуки, и просто ломились от платьев и пальто; иногда она рылась в них по полдня и ни на чем не могла остановиться, с восторгом обнаруживала забытые вороха льна, шелка, мохера, кладезь дорогих тканей, у каждой из которых была своя душа, свой особый запах, извлекала на свет прорву дорогих фирменных вещей и не могла припомнить, чтобы когда-то их покупала.