– Да, есть такой клинический метод, – покивал Смирнов. – Мне дед рассказывал. Если рецидив будет, заходи по-свойски. Со своим паяльником.
* * *
Они говорили, чтобы не думать о стремительно приближающейся смерти. О жажде, которая скоро станет невыносимой, о первой смерти, о том, что скоро в живых останутся трое, затем двое и один.
Борис Михайлович всхрапнул во сне.
– Смотри... – Стылый указал глазами на шкаф. – Поверху бордюрчик с прорезями. Прямо барокко.
– Не, это – рококо, но веревочка с кошкой точно зацепиться.
– А на Борисе Михайловиче гвозди лежат. Если их достать, то кошек можно понаделать...
– Волос Марьи Ивановны не хватит, – посмотрел на женщину Смирнов. Она по-прежнему беззвучно спала.
– У тебя тоже длинные... – сказал коротко подстриженный Стылый.
– Все равно не хватит.
– Хватит, не хватит, все равно надо что-то делать. Мы же резвимся, что тут таить, резвимся, чтобы не скулить. На шесть дней никаких слез не напасешься. А если еще Мария Ивановна захлюпает, я затылок об свой пиджак разобью. Терпеть ненавижу женские слезы.
– Слушай, я, кажется, что-то придумал, – уставился в пол Смирнов. – Смотри, это же ковролин. Классный импортный ковролин. Его верхний слой запросто можно на нити распустить. Классные, крепкие капроновые нити.
Они начали ковырять покрытие ногтями. У Стылого, дуайена по сроку пребывания в бетоне, они были длиннее и жестче, и он первым добыл нить.
Длина комнаты составляла что-то около пяти метров, такой же длины получилась и надежда.
– Нить Ариадны, – изрек Смирнов.
– Соломинка для утопленников в бетон, – поправил его Стылый. – Фиг выдержит.
– Скрутим втрое, вчетверо, – приоткрыл глаза Борис Михайлович.
– А что, ты тоже жить хочешь? – делано удивился Смирнов. На него накатывала эйфория. Он начинал верить, что эта дикая и неправдоподобная "бетонная" история закончится вполне благополучно.
– Хочу, – ответил Борис Михайлович. – Понимаете, я привык. На этом свете хоть и не очень, но все свое. А там, за смертью, одни загадки. То ли рай, то ли лягушкой станешь...
– Ад тебе, дорогой, светит, ад, – так же, как и Смирнов, перешел на "ты" Стылый.
– Ад тоже весьма непонятная штука, – поджал губы Евгений Александрович. – Вот когда я в аспирантуре учился, посылали нас весной на овощехранилище в Коломну, гнилую капусту разбирать. Так я три дня думал, что околею от запаха. А потом привык и не замечал вовсе. Так, наверное, и в аду. Сначала жарят, потом, когда привыкнешь, в кипятильный цех отправляют, потом еще куда-нибудь, например, в колбасный цех через мясорубку. Перебьемся, короче, не первый раз.