Обычно он терпеть не мог женщин, раздающих приказы направо и налево, но сейчас было не до принципов. Она могла бы заявить, что является хозяйкой всего света, ему было наплевать.
– Слушаюсь, мэм. Сию минуту, мэм!
Но даже теперь издевательские ноты в его голосе выдали его мужское самомнение и сознание собственного превосходства.
Её глаза широко распахнулись.
– Честно говоря, сейчас самое время, – поспешно добавил он совсем иным тоном – покорным и вкрадчивым, выручавшим его несчётное множество раз в несчётном множестве будуаров. Этот тон всегда помогал избавиться от затруднений, если женщина вдруг смотрела на него с такой яростью. Саймон проворно расстёгивал её ночную рубашку: ещё одно искусство, полученное благодаря урокам в будуарах. Не прошло и минуты, как он прошептал: – Подними руки! – Она подчинилась, и как только ненавистная рубашка полетела в угол, Саймона пронзила мысль: как он мог позабыть эту красоту?
Её тугие груди поражали своей идеальной формой. Они нисколько не изменились за эти годы, разве что стали чуть-чуть больше. Её изящная поза со скрещёнными руками, так удачно подчёркивавшими округлую полноту этих мягких полусфер, надолго приковала к себе его восхищённый взор. Можно было подумать, что Кэролайн нарочно старается соблазнить его своими несравненными прелестями.
Внезапно он почувствовал ядовитый укол ревности. Сколько ещё мужчин имели возможность восхищаться этой неземной красотой? Как часто она прибегала к этому жесту, полному напускной скромности и врождённой грации?
– Эй, здравствуй! – тихонько окликнула она в затянувшейся тишине, взяла его руку и положила к себе на грудь.
Этот поступок опытной куртизанки только подлил масла в огонь его ревности и усилил сомнения. Он уже открыл рот, чтобы отпустить грубое язвительное замечание, но Кэролайн провела его рукой по пышной податливой округлости, и это было так чудесно, его загрубевшая ладонь встретилась с такой нежной восхитительной плотью, что в паху моментально зашевелилось ожившее копьё. Это напомнило ему о многих чрезвычайно важных вещах.
Она улыбнулась – безмятежной открытой улыбкой, памятной ему по дням юности, чем окончательно погасила пламя гнева, помогла забыть о лежавших между ними пяти годах разлуки и заставила Саймона улыбнуться в ответ.
– Прости. Ты ведь просила поспешить.
Эта нерешительность была ей в новинку: Саймон никогда не мог похвастаться особым терпением.
– Позволь, я сама, – попросила она, снова напомнив о том, что перед ним уже не прежняя неопытная девочка и что она слишком возбуждена, чтобы стесняться и медлить. Кэролайн подалась вперёд, откинула с его ног одеяло и замерла на миг, стиснув одеяло в руках. – Ты выглядишь… впечатляюще, – проговорила она. – По крайней мере в том месте, которое мне видно.