– Подождите, леди…
Она с любопытством оглянулась на него.
– Мне не хотелось бы беспокоить провинкару или задавать этот вопрос в присутствии принца и принцессы… но что с рейной Истой? Боюсь по незнанию ляпнуть что-нибудь не к месту…
Свет в ее глазах померк. Она пожала плечами.
– Она… слаба. И нервничает. Больше ничего. Надеемся, ей полегчает, когда будет больше солнца. Летом ей всегда лучше.
– Как долго она живет со своей матерью?
– Последние шесть лет, сэр. – Она сделала книксен. – Мне пора бежать к принцессе Исель. Не опаздывайте, кастиллар! – и, снова согрев его своей улыбкой, Бетрис выпорхнула в коридор.
Кэсерил не мог представить себе, что эта юная леди может хоть куда-нибудь опоздать. Он покачал головой и все еще с улыбкой на губах повернулся взглянуть на свой новый наряд. Да, в смысле улучшения своего внешнего вида он явно идет в гору. Туника из голубого шелка, штаны из плотного темно-синего льна, белый шерстяной плащ до колен – все отглаженное, чистое, ни малейшего намека на пятнышко. Должно быть, праздничная одежда ди Феррея, ставшая ему маловатой, а может, даже и вещи самого покойного провинкара. Кэсерил оделся, подвесил меч – такая знакомо-незнакомая тяжесть – и поспешил через сумеречный внутренний двор к залу предков.
Было сыро и холодно, стертые подошвы башмаков скользили по булыжнику. В небе еще мерцали последние звезды. Кэсерил потянул на себя тяжелую дверь в зал и заглянул внутрь. Свечи, полумрак… опоздал? Но когда он вошел внутрь и глаза привыкли к темноте, Кэсерил увидел, что еще не поздно – наоборот, слишком рано. Перед рядами маленьких семейных мемориальных плит горело всего полдюжины свечей. Две укутанные в плащи женщины сидели на передней скамье, наблюдая за третьей.
Перед алтарем, распростершись, раскинув руки, лежала вдовствующая рейна Иста. Вся поза ее выражала глубокую мольбу. Пальцы сжимались и разжимались, царапая камни. Ногти на них были обкусаны до крови. Некогда густые золотые волосы ее, теперь тусклые и потемневшие, рассыпались веером вокруг головы. Рейна лежала столь неподвижно, что на мгновение Кэсерил решил было, что она уснула. Но на ее бледном лице, прижатом щекой к каменному полу, горели темные немигающие глаза, полные непролитых слез.
Это было выражение самой горькой скорби и печали. Кэсерил видел его на лицах людей, сломленных в застенках и на галерах не только телом, но и духом. Видел и в собственном взгляде, отразившемся в пластине полированной стали, когда служитель Приюта Матери, выбрив его нечувствительное лицо, поднес ему это импровизированное зеркало: смотри, мол, так ведь лучше? Но Кэсерил был абсолютно уверен, что рейна никогда не бывала в жутких зловонных темницах, никогда не ощущала ударов бича и никогда, безусловно, ни один мужчина не поднимал в ярости на нее руку. Что же тогда? Он стоял в недоумении, закусив губу, боясь вымолвить слово.