— Приятно, что отец может позволить себе пользоваться всеми благами жизни, — обратился Филипп к Роберту, небрежно откинувшись в кресле и на редкость самоуверенно закинув ноги на стол. Его не волновало, что он может повредить прекрасно отполированное дерево. — Но некоторых его привязанностей я не понимаю.
— Таких, как венец? — кисло спросил Роберт.
— Абсолютно точно. Ради чего Венец Желаний заперт от всех в его коллекции? Никто даже не видел его ни разу, кроме нас и Генри, да и нам он позволил взглянуть на венец только трижды за все эти годы.
— Венец — самое драгоценное, что у него есть.
— Он и должен быть самым драгоценным. Он стоит целое состояние. Отец должен продать эту проклятую штуковину.
— Я уверен, отец считает, что мы и так достаточно богаты. — Утомленный жадностью брата, он сделал глоток бренди. Сколько бы они ни имели денег, Филиппу всегда мало.
Как обычно, Роберт раздосадовал его, и Филипп бросил на брата презрительный взгляд.
— Ты никогда не станешь достаточно богатым. — Жадность засветилась в его глазах, он вообразил себя обладателем венца. — Иногда мне хочется нанять кого-нибудь и выкрасть венец, но я знаю, отец непременно откроет, что это моих рук дело. В конце концов, знаем об этом только мы трое, а мы поклялись держать это в секрете. Но когда я подумаю о величине рубина…
— Расслабься лучше, братец, — отрезал Роберт, — пока отец не испустит дух, он ни за что не расстанется с венцом.
— Что ж, это верно, но когда он умрет… — Он поднял свой бокал, желая выпить за будущее наследство.
— Да, богатство достанется нам. Но позволь тебе напомнить, что здоровье отца превосходно.
Филипп замолчал, его хитрый ум искал выход. Немного помолчав, он тонко улыбнулся и сказал:
— Жаль.
В это время никем не замеченный Лоуренс стоял за дверью. Он шел в кабинет немного поработать и не знал, что сыновья уже вернулись. Обычно они отсутствовали допоздна. Теперь, услышав их разговор, он был потрясен. В течение многих лет Лоуренс пытался привить им чувство прекрасного, научить понимать истинные ценности, но единственное, что они ценили, — это деньги, приятно отягощающие их карманы. Он всегда чувствовал, что ни в одном из них нет глубокого нравственного начала, и теперь оказалось, что его худшие предположения относительно морального облика сыновей оправдались. Они превратились в законченных циников.
Не обнаружив своего присутствия, Лоуренс вернулся в спальню. Мрачное настроение овладело им. Снова и снова он вспоминал слова, сказанные сыновьями. Как же сильно они желали смерти своего собственного отца! Боль наполнила его сердце.