Густик и Ганичка бегали в школу. Эльза и Марыся занимались по хозяйству, мать делала какую-нибудь легкую работу или читала молитвенник. Вся семья была очень набожной, воспитанной в строгом послушании. Я никогда не слышала, чтобы дети возражали матери. Даже маленькая Ганичка обращалась к ней только на «вы». Вечером после ужина все становились на колени. Мать доставала молитвенник, и дети хором повторяли за ней молитвы.
Не раз Эльза спрашивала меня:
— Неужели правда, ты не веришь в бога?
— Правда.
— А я верю. Когда мне бывает трудно, я помолюсь — и сразу становится легче…
Вместе с Эльзой мы ложимся спать в отдельной комнате. В нетопленом помещении стоит сухой морозный воздух, но на мягких перинах быстро согреваешься. Обнявшись, крепко прижавшись друг к другу, мы подолгу шепчемся.
— Хоть ты и неверующая, а все равно близкая мне, как сестра, — говорит Эльза. — Мой бог — отец всех. Он велит любить всех, даже своих врагов.
— И врагов? — переспрашиваю я.
Она немного колеблется, но все-таки повторяет:
— И врагов… Ты знаешь, Ася, — продолжает она шепотом, — от тебя не могу скрывать. Я люблю Василия. Мама ругается, ребята смеются — чужого полюбила… А что я могу с собой поделать?..
В воскресенье вся семья отправлялась в церковь, оставляя со мной Рустика.
Как-то, когда мы с ним увлеклись беседой, он случайно глянул в окно и закричал:
— Полиция!
К дому шли два полицейских. Мы бросились в сени. Густик поспешно запер входную дверь. Я выбежала во двор, вскочила в сарай и залезла на чердак, в самый дальний угол, закопалась в сено. Густик уже открывал дверь, ссылаясь на то, что он спал и не сразу услышал стук. Он повел полицейских по комнатам. Я слышала скрип дверей, возню на чердаке дома, голос Густика. Сердце замерло — вдруг найдут рацию!.. Потом они втроем вышли во двор.
Полицаи осмотрели хлев и свинарник, направились к сараю. Я прислушивалась к голосу Густика — ни одной тревожной нотки. Что-то рассказывает и разговаривает, разговаривает. Полицаи начали вилами ворошить сено, разбрасывая его по сараю. Они не знают, где я. У меня выгодная позиция. Одного, пожалуй, я убью. Но второй тут же начнет стрелять. На выстрелы прибегут полицейские. Мне все равно конец. Но что будет с домом? Со всей семьей?..
Один из полицейских залез на лестницу, поднялся на последнюю ступеньку, покопался вилами в сене, посмотрел и крикнул:
— Никого здесь нет.
Спрыгнув с лестницы, он перевернулся на сене.
— Ух, какое душистое!
И ушел, похлопывая Густика по плечу.
Минут через десять, проводив полицейских до шоссе, вернулся Густик. Задумавшись, сидели мы с ним, не сводя глаз с окна.