А в другой раз он успел только запереть меня в хлев, показав рукой в угол. Я всегда боялась коров и, увидев перед собой две жующие морды, чуть не умерла со страха.
Вечерами мы сидели при свете лампы, тихо беседуя. Иногда раздавался условный стук в окно. Мать выходила в сени и, возвратясь, говорила:
— Это свои.
Входил мужчина с вещевым мешком за плечами.
— Для панны Аси, — говорил он, выкладывая продукты. — От партизан.
— Ну что такое? — возмущалась мать. — Что мы, сами не прокормим?
А он улыбаясь отвечал:
— Я ничего не знаю. Мое дело маленькое. Приказано — я выполняю.
Мне было очень приятно, что друзья заботились обо мне. Сами они переживали трудное время. Частые переходы по горам, стычки с немецкими солдатами требовали выдержки и терпения.
Мы были первыми советскими людьми, появившимися в этом глухом районе. Я все время чувствовала большую ответственность за наше поведение, за наши поступки, видела, с каким интересом прислушиваются к нашим словам окружающие. Очень хотелось оставить по себе хорошую память. Я знала, что скоро уйду от этих людей, которые с каждым днем становились все родней и дороже.
Смеркалось. Густые черные тени подкрадывались все ближе и ближе к окнам. Становился бесполезен наш «наблюдательный пункт». Мы с Эльзой залезли на кровать. Марыся мыла пол. Мать, подобрав ноги, сидела на лавке, перебирая пух. Кто-то постучал в дверь. Мы вздрогнули и переглянулись. Мать кивнула нам головой, чтобы не трогались с места. Дверь открылась, вошла женщина — деревенский почтальон. Она принесла посылку от сестры из деревни, от той самой «тетушки», у которой я «работаю служанкой».
— Да, да, да, — сказала мать. — Давно жду! Вот девушка уже приехала от нее, а посылка что-то задержалась.
Почтальон и так уже присматривалась ко мне.
— Это что, оттуда приехала?
— Да, да, служанка ее.
Мать передала посылку нам. Мы с Эльзой, весело болтая, начали примерять подарки. Женщина внимательно оглядывала нас. Но мы, надев новые платки и кофточки, смотрелись в зеркало, хохотали и не обращали на нее никакого внимания. Все-таки это очень хорошо, что я могу свободно разговаривать по-польски!
Марыся уже кончила мыть пол. Провожая почтальона, мать накинула шаль, вышла вместе с ней на улицу и почему-то долго не возвращалась. Марыся позвала меня, приоткрыла дверь. Мать стояла на крыльце, скрестив руки на груди.
— Слушает, не стреляют ли «катюши», — шепнула Марыся.
И я почему-то подумала, что вместе с опасностью я принесла в их дом и надежду на скорое освобождение. Ведь если мы, разведчики, здесь, то, значит, скоро тут будет Красная Армия. И так понятны чувства этой чудесной старой польской женщины! «Не стреляют ли „катюши“…