Как правило, я ношу брюки или спортивную юбку со свитером. Я никогда особенно не задумывалась о белье и всем таком прочем — удобно — и слава богу. Конечно, никакого лифчика, но когда я надеваю юбку и туфли на каблуках, то приходится думать и о чулках с поясом, — и это мне даже нравится. Чулки я предпочитаю самые тонкие и светло-золотистые.
Ну, какие еще нужны детали, чтобы вы меня представили? Думаю, никаких, некоторые и так лишние, но я хотела рассказывать правду, а это часть правды. Детство теперь для меня потеряно. Я даже точно не знаю, было ли оно. Я забыла, как крутят обруч и играют в салочки. Я до сих пор иногда покупаю себе шоколадку, но ведь это случается не только в детстве.
Главное, привести все во временное соответствие. События толпятся во мне и никак не хотят выстраиваться по порядку. Надо во всем разобраться. Я закрываю глаза и вспоминаю каждый эпизод по отдельности. Я одна наедине с совестью.
С тех лета и осени прошло два с половиной года. Прежде меня ничто не тревожило, я была счастлива. Хотя возможно, где-то в глубине сидело что-то беспокойное, что-то опасное — какое-то неподдающееся контролю желание все почувствовать, узнать и испытать. А может, я все это домыслила позже. Но как бы то ни было, тогда я об этом еще не задумывалась.
Это было незабываемое лето: дни тонули в солнечном свете и покое, на небе не появлялось ни облачка. Само утреннее пробуждение и рассматривание в окно сада с прудом уже казалось приключением. В те дни у меня была особенная манера выражать дикое восхищение: я прижимала язык к небу и издавала тихий визг — получался резкий свистящий звук, с него-то я и начинала почти каждое утро.
У нас с Джоном уже начались летние каникулы, но семья еще не перебралась в загородный коттедж в Тисвильде, потому что отец опять уехал в командировку в Германию. Он отправлялся туда три-четыре раза в год и всегда возвращался назад через Париж. Наверное, в парижских девочках было нечто особенное, потому что он всегда повторял один и тот же маршрут, а когда рассказывал о поездке матери, всегда со значением поднимал брови. Можно сказать, что было бы дешевле и работать и развлекаться в Германии, но для него в Париже было заключено что-то исключительное и притягательное.
Мама не хотела переезжать на виллу, хотя было так жарко, что я даже иногда вытаскивала ночью матрас на балкон и спала только под одной простыней. Она говорила, что устала обходиться без городских удобств, но это была отнюдь не вся правда. Дело в том, что последние два года у нее был постоянный любовник: маленький спокойный человечек с необыкновенно ухоженными руками. Наверное, он был довольно симпатичным, если бы не казался мне таким невероятно старым. Он часто обедал с нами и в те дни, когда папа бывал дома, и оставался поболтать до двух-трех часов ночи.