Частенько на эти обеды приглашали и дядю Хенинга. Однажды он устроился со своей чашкой кофе рядом со мной на веранде, пока остальные гости разбрелись по гостиной.
— Ну как дела, Хелен? — спросил он. — Много приходится заниматься?
Мне было неловко. Я никак не могла понять, имеет он в виду что-то определенное или просто чувствует себя так же скованно, как я, и просто рад, что нашел среди чужих знакомого собеседника.
— Все отлично, — ответила я.
— Когда ты заканчиваешь?
— Осталось учиться два с половиной года.
— А потом? Будешь поступать в колледж? Уже выбрала в какой?
— Пока еще не знаю. Наверное, надо. Скорее всего я остановлюсь на медицинском. Или юридическом.
— А твоя мама говорила, что тебя привлекает подростковая психология.
— И когда она это говорила, дядя Хенинг? — быстро спросила я.
Он отвел глаза. Может, мне и показалось, но я прочитала у него на лице выражение вины.
Не помню, — ответил он. — Кажется, когда я был у вас в гостях.
— Ну конечно. Где же еще? — отозвалась я, ощущая холодную дрожь собственной двусмысленности.
Он замолчал, явно лихорадочно пытаясь себя убедить, что я ничего не знаю. Он подсел ко мне, разомлевший от хорошей кухни и вина, и хотел продемонстрировать дружелюбие, а я оказалась врагом, с которым надо быть настороже Любой разговор таил в себе массу подводных опасностей, и я не могла не восхититься прямоте, с которой он вышел из положения, задав следующий вопрос:
— Ты что-то имеешь против меня, Хелен?
— Нет, — ответила я. — Ничего. С чего вы взяли?
— Мне всегда хотелось завоевать твое расположение, — продолжал он, — но с тобой непросто разговаривать.
— Не уверена, что вы очень старались, — зачем-то возразила я, улыбаясь и чувствуя, что и голос и улыбка неестественны.
— Возможно, ты и права, — согласился он и встал. — Но если тебе когда-нибудь понадобится помощь — любая помощь — не стесняйся.
— Спасибо, — пробурчала я.
— Хенинг! — позвали его из комнаты, и он вышел. Все это было весьма забавно. Я очень живо представила себе, как прихожу рано утречком в его клинику, усаживаюсь напротив него и говорю:
— Мой дорогой дядя Хенинг, я перестала верить матери, потому что вы ее любовник. Не могли бы вы прекратить эту связь?
Но самое интересное, мне нравилась его спокойная манера. Он никогда не позволял себе резких замечаний, я никогда не видела его в плохом настроении. В нем было что-то очень основательное, рассудительное и вдумчивое. Он прекрасно подошел бы на роль школьного учителя или священника.
Когда гости уходили, папа начинал слоняться по комнатам, рассуждая о том, что все прошло весьма удачно, а мама сидела тихо и почти ничего не говорила. Именно в такие минуты между ними и случались почти незаметные постороннему глазу, но опасные перепалки.