Мэл рассмеялась и тут же откинулась назад, закашлявшись так, что Люк в отчаянии принялся искать среди простынь ее ингалятор.
Когда приступ отступил, девочка снова уселась прямо и устремила на него взгляд своих голубых глаз.
– Скажите, вы мой отец? Мой настоящий.
Люк чуть не подскочил.
– Почему ты спрашиваешь?
– Моя мама говорила мне, что мой настоящий отец умер, но всегда отказывалась рассказывать о нем. И я ей не верила. Но когда она приехала после своего медового месяца с вами, то была такая печальная, и я спросила ее, любит ли она вас. И в том, как она мне ответила, было что-то такое… И я подумала…
Мэл вдруг оборвала себя, слегка пожав плечами. Сердце Люка бешено забилось.
– Как она тебе ответила?
– Она сказала, что когда-то любила вас. Но это слово – «когда-то» – она сказала особенно. – Девочка продолжала смотреть на него, не моргая. – Вы мой отец?
Люк вдруг понял, что очень хочет отвести взгляд – на цветастую простынку, в которую куталась эта хрупкая девочка с явно непобедимым духом, на обои – на что угодно, только бы не смотреть ей в глаза. Его поразило то, как ему хочется ей соврать, ответив на ее вопрос утвердительно и сказав, что он любит ее всем своим сердцем. Но это было невозможно. Это только усложнило бы все. Но что он скажет ей вместо этого? Правду? Правду она всегда успеет узнать. Сейчас, в отсутствие ее матери, делать этого было нельзя.
Он снова взял ее за теплую ручку и стал поглаживать большим пальцем тоненькое запястье.
– А тебе хотелось бы, чтобы я был твоим отцом?
Мэл облизала губы, моргнула и, не задумываясь, выпалила:
– Да, мне бы это понравилось. У меня никогда не было папы, чтобы с ним играть. Саймон совсем не годился для этого.
Люк кивнул, чувствуя, что в горле у него пересохло.
– Да, я думаю, это было бы здорово, – закончила она, глядя на него.
От ее доверчивого взгляда могли бы сдвинуться горы и зарыдать ангелы. Что уж говорить о сердце одинокого мужчины?
– Тогда я попробую, Мэл, – услышал Люк свой голос. – Я попробую стать твоим папой.
И вдруг девочка оказалась в его объятиях, хотя он и не мог сказать, как это произошло. Он не решался открыть рот, боясь, что заплачет, если выскажется, и просто держал ее, пытаясь сглотнуть странный комок в горле. Ее маленькие ручки гладили его спину, как будто Мэл чувствовала, что ему тоже нужно утешение.
Чувства переполняли Люка. Ему казалось, что раны его сердца открылись. Такой боли он не испытывал никогда, но в этом была и какая-то невероятная сладость, и облегчение. Такое облегчение, что ему не хотелось, чтобы этот поток эмоций иссяк. «Неужели это любовь? – спрашивал он себя. – Неужели это радость?»