Меблировка комнаты не была завершена, прежде всего подумал я: она выглядела почти такой же пустой, как и в ту ночь, когда адвокат и я освещали ее стены колеблющимся пламенем свечи, разыскивая автора таинственного следа. В ней, по сути, находились лишь самые простые предметы первой необходимости или чуть более того: потертое седло на грубом каркасе, большой шкаф для одежды, маленький письменный стол с лежащим на нем футляром для дуэльных пистолетов, а над камином располагалась грубо сколоченная вешалка, на которой висело охотничье ружье, пара кавалерийских пистолетов в кобурах и разнообразные кнуты и ремешки.
— Я вижу, вы дивитесь ее непритязательности, — продолжал он. — Вы, может быть, думаете, что эта простота лишь на время? Уверяю вас, что это не так. Я намерен и впредь сохранять здесь именно такой порядок, который будет напоминать мне даже среди полного блаженства, что в этой стране я всего лишь изгнанник. Я собираюсь использовать эту комнату в качестве своей гардеробной и попадать из горячих молодых объятий прямо сюда, в эту комнату, не так ли? Эта обитель также служит удобным местом для хранения некоторых вещей, едва ли способных доставить удовольствие молодой новобрачной, но еще более дорогих для меня из-за тех ассоциаций, которые они вызывают. Вот, например.
Подойдя к камину, он снял один из ремней, висевших над ним, и вложил его в мою руку. Искусно выделанный из кожи серого цвета, кожи необычайной мягкости и гибкости, он был шириною в дюйм и длиною около трех футов. Фактура этой серой кожи не была похожа ни на одну другую, к которой когда-либо прикасались мои пальцы.
— Это, — улыбаясь моему удивлению, пояснил Сен-Лауп, — полоска человеческой кожи, снятая с живого ребенка прекрасной рабыни-черкешенки. Она была наложницей некоего паши в Сенегале, который удостоил меня своей дружбы. Однажды рабыня изменила своему господину с одним из его стражников. И тогда паша живьем бросил женщину на съедение своим львам. С девочки же, в назидание остальным своим наложницам, он повелел содрать одну единственную полоску кожи, как, к примеру, снимают шкурку с яблока — это самая утонченная и возбуждающая любопытство операция.
— Вы хотите сказать, что сами видели все… это? — пораженный ужасом, вскричал я.
— Ну, да. — И он наклонился, чтобы подобрать с полу этот страшный сувенир, выскользнувший из моих пальцев, обратив при этом ко мне свое улыбающееся лицо. — Это был своеобразный знак доверия паши ко мне, посвящение меня в то, что являлось таким совершенно семейным делом.
— И вы все это время находились рядом и наблюдали за… этим?!