Она покачала головой:
— Папа любил смеяться. Он говорил, что жизнь создана для веселья.
— А не для работы? — едко спросил он.
— Он работал, — запротестовала Марианна. — Он писал прекрасные стихи. Он часами сидел под деревом в саду и писал.
— Пока твоя мать трудилась, чтобы заработать вам на хлеб.
— Она была не против. Им это вполне подходило.
— И я уверен, что тебе не терпится найти своего собственного красивого поэта, чтобы всю жизнь сдувать с него пылинки.
— Я не возражала бы, если бы встретила кого-то похожего на папу, — упрямо ответила она.
Ясно было, что такой ответ его тоже не устроил.
— А чем еще занимался папа, когда не сидел под деревом, сочиняя стихи?
— Он давал мне уроки. Он учил меня французскому, английскому и математике. Он даже пытался научить меня писать стихи, но у меня не получалось. У меня не было дара.
— Я думаю, папу это не очень беспокоило, ведь у тебя был дар к работе со стеклом и ты могла обеспечить его старость.
— Вы не хотите понимать, — обиделась она. — Ч не буду больше рассказывать про папу.
— И не надо. Все равно ничего не получается.
— Что не получается? — рассердилась она.
Он не стал ей отвечать, помолчал немного, а потом резко проговорил:
— Думаю, мы теперь откажемся от игры в шахматы.
— Почему?
— Мне они начали надоедать. — Он цинично улыбнулся. — Грегор тебе подтвердит: мне удивительно быстро все надоедает.
Она почувствовала странный укол боли, но не стала признаваться себе, что обижена. Он вел себя как-то странно сегодня днем, но она была уверена, что причиной тому не скука. Хотя откуда ей знать? Она читает его настроения гораздо хуже, чем он — ее. Может быть, ему все время было с ней скучно. Она гордо вздернула подбородок.
— Ну, я ничуть не хочу продолжать. Мне они тоже начали надоедать. Я буду рада проводить больше времени с Алексом.
Они дошли до ее каюты, и он настежь распахнул перед ней дверь, а сам застыл на пороге, глядя в темноту, весь напрягшийся, как зверь перед прыжком. Можно было подумать, что он заметил что-то поджидающее его среди теней.
— Джордан?
Он повернулся к ней. Какое странное у него лицо!
Она с трудом перевела дыхание:
— Что-то не так?
— Возможно. — Его светло-зеленые глаза бесшабашно блеснули. — Но то, что не так, бывает необычайно приятно, правда?
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Я мог бы тебе объяснить. Такое удоволь… — Увидев, что она инстинктивно отступила, он замолчал.
Глубоко вздохнув, он резко повернулся на каблуках. — Спокойной ночи.
Марианна смотрела, как он уходит. Его темные волосы блестели в лунном свете, в размашистом шаге чувствовалась звериная грация. Этот человек по-прежнему был для нее загадкой. Ей казалось, что она начала его узнавать, но сегодня он был ужасно странный, и непонятный, и ранящий. Ей следовало бы сердиться, но вместо этого она испытывала боль — и страх.