В течение последующих месяцев Дарлингтон старался разгадать причину того нежного чувства, которое непременно возникало в его душе в присутствии Шарлотты. Он пытался внушить себе, что их отношения ничем не отличаются от отношений любых других людей, часто встречающихся в свете. Но по улыбкам Лотты понимал, что это далеко не так.
В лондонском доме, полученном в наследство Дарлингтоном, существовал только один, старый и пришедший почти в полную негодность портрет его матери. На нем была изображена спокойная, сдержанная женщина, лицо которой казалось болезненно бледным на фоне бордового платья, сшитого по тогдашней моде. Ее ненапудренные чуть рыжеватые волосы были зачесаны наверх и собраны в замысловатую прическу.
Она не обладала яркой красотой Шарлотты и ее безудержным темпераментом. И все же что-то общее между ними было. Это смущало Джека и приводило в замешательство. Утешало лишь то, что его состояния никто не замечал.
Теперь муж Шарлотты хотел от него либо денег, либо крови. Что касается Джека, то он был готов встретиться с Лавлейсом где-нибудь на зеленой лужайке. И его не мучили бы ни сожаления, ни угрызения совести. Но рисковать счастьем Шарлотты, которая может остаться вдовой, Джек ни в коем случае не хотел.
Неожиданно Джек наклонился к слуге и сказал:
— Сьюбери! У меня нет другого выхода, необходимо сегодня же уехать из Лондона.
Они посмотрели друг другу в глаза. Сьюбери чуть заметно кивнул, но его черные глаза сразу сделались необычайно серьезными.
— Каждый человек должен когда-то круто изменить свою жизнь, чтобы вновь обрести себя, — сказал Джек. Губы его искривились в злой усмешке. Он протянул руку и хлопнул ладонью по плечу черного великана: — Наверное, тебе следовало остаться при епископе, чтобы стать священником, Сьюбери.
Сьюбери гордо выпрямился. При этом его голова уперлась в низкий потолок кареты.
— То же самое говорил мой первый хозяин. Когда мне было всего шесть лет, он предложил меня епископу Барбадоса в обмен на отпущение ему грехов. У епископа я в течение семи лет изучал Библию, молился и постигал секреты очистки рома; которой занимался святой отец. Но в конце концов епископ все же продал меня как неисправимого грешника.
— Я помню эту историю, — усмехнулся Джек. — Самым тяжким твоим грехом была патологическая любовь к женщинам. Она тебя и сгубила.
Лицо Сьюбери расплылось в довольной улыбке.
— Природа во мне рано проснулась. Повар епископа приучил меня к церкви, но не к жизни, милорд. В двенадцатилетнем возрасте я был продан в услужение вдове плантатора. После посещения парижской выставки мод она надела на меня яркий восточный наряд с парчовым жилетом, нацепила на голову турецкий тюрбан и заставила сопровождать ее повсюду, называя арапчонком. — Веселые искорки в черных глазах Сьюбери были отчетливо видны даже в ночной темноте. — Но я рос и мужал настолько быстро, милорд, — продолжал он, — что очень скоро моя новая хозяйка нашла более разумным попробовать меня совершенно в другом качестве.