— Вероятно, нет. Может быть, когда-нибудь наступит мир. Русские и японцы вечно вцепляются друг другу в волосы. Вот чего я не могу понять: как это Великобритании не удалось остановить все это и почему япошки с такой лютой злобой обернулись против нас?
— Я это знаю, — сказал он. Я коснулся его руки:
— Вы знаете? Или в вас опять говорит опиум? Я тоже принимал опиум, Демпси. И тогда выглядел не лучше вашего. Вы можете в это поверить?
— Я так и думал. Но почему?
— Я был соучастником преступления, — сказал я. — Одного чудовищного преступления. А потом… — я споткнулся посреди фразы. — Потом я утратил равновесие.
— Но обрели его снова?
— Я до сих пор его не обрел, но решил, что сделаю все, что смогу. Я стал неплохим воздухоплавателем.
Я люблю воздушные корабли. Ничто не может сравниться с ощущением, какое испытываешь у штурвала.
— Знаю, — сказал он. — Конечно, я это знаю. Но я никогда больше не смогу взлететь.
— Что-нибудь случилось? Несчастье? Жалобный смешок вырвался из его горла.
— Можно назвать это и так, — он пошарил в кармане, вытащил что-то и положил рядом с собой на кровати. Шприц. — Эта штука, в противоположность опиуму, рождает желание говорить, — из другого кармана он извлек пригоршню ампул и аккуратно положил их рядом со шприцем.
Я встал:
— Я же не могу допустить… В его глазах застыло отчаяние.
— Вы не можете? — слова прозвучали многозначительно и заставили меня замолчать. Пожав плечами, я снова уселся.
Он накрыл ладонью шприц и ампулы и мрачно посмотрел на меня:
— У вас нет выбора. У меня нет выбора. Времена, когда мы свободно принимали решения, прошли, Бастэйбл. Что касается меня, то я убью себя тем или иным способом. И вы это должны принять как должное. И было бы лучше, если бы вы предоставили мне самому решать, как это сделать.
— Я знаю то состояние души, в котором вы сейчас находитесь, дорогой мой. Когда-то я сам был в подобной же ситуации. И уверен, что имел все основания для этого. Но вы видите, что я жив. Я преодолел жажду самоубийства.
— Ну, а я нет, — но он ещё колебался. — Я хотел поговорить с вами, Бастэйбл.
— Так говорите.
— Не могу без этой штуки.
Я снова пожал плечами. Но я знал, что такое — тащить на своих плечах невыразимо тяжелый груз вины.
— Тогда примите немного, — предложил я. — Только самую малость. И говорите. Но не пытайтесь убить себя. По крайней мере до того, как поведаете мне свою тайну.
Он содрогнулся:
— «Поведаете»! Что за слово. Вы прямо как пастор.
— Только товарищ по несчастью.
— Да вы всезнайка, Бастэйбл.
— Это я сам себе частенько говорю.
— Но вы порядочный человек. И не судите людей скоропалительно. Только себя самого. Я прав?