— Для такого изощренного тактика вы чертовски нежная мимоза, — продолжал Джугашвили. — Я почти готов поверить, товарищ, что когда-нибудь это станет слабым звеном наших предприятий.
— Мы сражаемся против центрального правительства, — упрямо сказал Махно. — Мы не «за» вас сражаемся, товарищ. И это я уже имел честь объяснять вам, коротко и ясно, когда вывел наши корабли на поле боя.
— Вы вывели свои корабли, потому что знали, что без меня недостаточно сильны. Ваши смехотворные воззрения насчет «чести» и прочего абсолютно неприменимы в настоящий исторический момент.
— Наши воззрения никогда не могут быть неприменимы, — возразил Махно. — Мы отказываемся признавать хладнокровные убийства. Если мы должны убивать, то только лишь защищаясь. Мы и дальше будем называть вещи своими именами и не станем подменять их псевдонаучными терминами.
— Людям нравятся такие термины. Они придают уверенность, — сказала миссис Перссон саркастически, точно говорила со старым другом.
Я задумался, хорошо ли знает она Махно. Вполне возможно, что он был одним из её коллег. В анархисте было что-то непривычное и странное. Хотя логика его политических взглядов была для меня чересчур сложной, впечатляла его твердость в том, что касалось основных принципов. Сколько идеалистов с легкостью забывали свои идеалы, как только замечали, что те могут стать причиной их политического поражения. Махно сохранял самообладание и, как мне показалось, почти сознательно противопоставлял себя Джугашвили, который строил свой авторитет на доктринах и маске.
Джугашвили не прекращал провоцировать Махно.
— Ваш род индивидуализма — это преступление самовлюбленной личности против общества, — сказал он. — И, что ещё хуже, он будет побежден. А какая польза от революции, которая развалилась?
Махно поднялся из-за стола.
— Здесь невозможно ужинать, — сказал он, поклонился остальным и извинился. — Я возвращаюсь на мой корабль.
В глазах Стального Царя вспыхнула искра торжества, как будто он сознательно инсценировал отступление Махно и долго принуждал того к уходу.
Махно вопросительно взглянул на Демпси, но тот слегка качнул головой и потянулся за водкой.
Анархист вышел. Джугашвили, казалось, улыбался под своей маской.
Демпси нахмурил лоб, когда Махно уходил, Бирчингтон начал трепаться о «рациональном социализме» или о чем-то в том же роде, ещё больше нагнетая атмосферу, которая и без того была мрачной.
Несколько секунд спустя мы услышали пистолетные выстрелы. С лестницы донеслись шаги, затем Махно вновь ворвался в комнату. На левой руке кровоточила огнестрельная рана, в правой он держал револьвер. Он направил его в сторону Джугашвили, однако не угрожая ему.