Очень надеюсь, что на лице у меня ничего не отразилось. И ведь не спровадишь его, не привлекая внимания! Не скажешь «извините, мол, вы обознались»! Провалиться ему…
— Как ты меня узнал? — пора брать инициативу в свои руки. — Где обретаешься? По прежнему у старика Буарта?
— Ну уж нет, — протянул он пренебрежительно. — Я теперь с караванами хожу. Охранником. — По его лицу было отчётливо видно, насколько велика пропасть, разделяющая охранников и каких-то там рассыльных… — Вот, вчера возвратился. Как раз к Новому Году. Кстати, не желаешь составить компанию?
О боги, сохраните и помилуйте!
— Не могу, — я развёл руками. — Сам понимаешь. С дядей и всей его весёлой семейкой. — Произнося эту ложь, я вспомнил Д., и стало так смешно, что только огромными усилиями удалось не разразиться истерическим хохотом.
— Понимаю, — кивнул он, отхлебнул из своей кружки. — Ну, заходи после. Живу я там же, да и старых приятелей забывать не стоит, верно?
Неужели он собирается уходить? Какое счастье, подумал я опрометчиво.
— Верно, — говорю. — Как только выберется денёк… мы часто через Венллен проходим.
— Вот и славно! — улыбается он и, не обращая внимания на выражение моих глаз, заказывает ещё пива. Ну да, за чужой счёт пьёт всякий… У Айгеса на это особый нюх. Так. Срочно нужен повод, чтобы уйти отсюда. Как только он выпьет три кружки, язык у него развяжется окончательно.
Я уже начал воспринимать его реплики, как туман, как просто часть окружающего пространства — не переставая, конечно, вразумительно и со смыслом отвечать. И тут он неожиданно наклонился поближе и многозначительно подмигнул.
— Давно хотел тебя спросить… Как тебе удалось?
Первые несколько мгновений я совершенно искренне ничего не понимал. Затем взглянул ему в глаза и понял всё.
Спустя мгновение я мысленно считал до десяти — сдерживался, чтобы не схватить его за горло и не свернуть шею. Или перерезать ему горло обломком кружки. Или воткнуть лежащий на столе нож ему в грудь.
Ярость схлынула почти моментально, оставив совершенно неожиданное для меня самого чувство. Неловкость, смешанную со снисходительностью. Как если бы ребёнок в присутствии посторонних задал мне неприличный вопрос. Осознавая, что подобного делать не положено.
— Не понимаю, о ком ты, — произнёс я, не отводя взгляда.
— Да ладно, — он отодвинулся и рассмеялся. Тут я понял, что в кулаке по-прежнему сжимаю вилку. Неторопливо разжал пальцы. Погнутая вилка упала на пол, но в гаме и шуме никто этого не заметил. — Тейпес, извозчик, два раза видел, как ты заходил к ней в дом. Мы ему не поверили — он мне теперь ящик киншиарского должен! Серьёзно, Клеммен, как тебе удалось?