Ваутри метнулся к окну. Фургон с сеном стоял, кажется, за милю, и сена в нем было немного.
– Не могу, – сказал он. – Только не с ним.
Но пока он оценивал риск, Черити отошла от окна и уже открыла дверь.
– Сегодня ночью у нас не будет шанса встретиться, но ты должен взять моего парня – я не могу его нести, а он стоит денег, не забывай, – а завтра найди меня в Мортон-хампстеде.
– Черити!
Дверь захлопнулась, и Ваутри уставился на нее, с ужасом слушая шаги на черной лестнице.
Отвернувшись, он увидел, что мальчик тоже смотрит на дверь.
– Мама! – крикнул Доминик, сполз с кровати, покачнулся, сделал три неверных шага и повалился на пол. Раздался рвотный звук, который Ваутри слышал в течение последних часов.
Ваутри колебался, стоя между больным ребенком и окном. Потом услышал голос Дейна в коридоре.
Он подбежал к окну, открыл его и вылез на карниз. Через десять секунд, осторожно двигаясь по выступу, он услышал стук распахиваемой двери, затем рев ругательств. Забыв об осторожности, Ваутри торопливо просеменил до точки над фургоном с сеном и спрыгнул.
Ввалившись в комнату, как слон, мечтая уничтожить Черити Грейвз, лорд Дейн чуть не раздавил сына, но, к счастью, заметил помеху на пути и остановился. Быстро обежав глазами комнату, увидел разбросанные женские вещи, остатки еды на подносе, пустую бутылку, опрокинутую койку и всякий хлам, в том числе отвратительную грязную кучу тряпья возле своих ног.
Это было что-то живое, оно шевелилось.
Дейн торопливо отвел глаза и сделал три глубоких вздоха, чтобы отогнать подступающую тошноту. И напрасно, потому что воздух в комнате был прокисший.
Из-под ожившей кучи мерзости послышался всхлип. Дейн заставил себя опустить глаза.
– Мама… – простонало существо.
Ave Maria, gratia plena, Diminus tecum, bene dicta tu in mulieribus, etbenedictus frutus ventris tui, lesus.
Дейн вспомнил отчаяние брошенного ребенка, который искал утешения у Небесной Матери, когда сбежала его собственная.
Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae.
Тот ребенок молился, не зная за что. Он не знал, в чем его грех или в чем согрешила мать. Но он знал, что остался один.
Дейн понимал, что значит быть одиноким, нежеланным, испуганным, растерянным, как Джессика сказала о его сыне.
– Мама ушла, – натянуто сказал он. – Я твой отец.
Существо подняло голову; черные глаза опухли и покраснели, под «клювом» повисли сопли.
– Чума побери, как ты воняешь, – сказал Дейн. – Когда ты последний раз мылся?
Узкое лицо скорчилось в гримасе, от которой Люцифер побежал бы искать, где спрятаться.