— Все, красули, — вдруг раздался голос Романа, — вечер воспоминаний закончен. Нам пора. Да, Алла?
'Спасибо тебе, дорогой товарищ Максимовский, выручил, подал руку помощи утопающему'.
— И вправду засиделись мы, а дел по горло. Поехали домой, — сказала это я так, будто мы с Максимовским давно и счастливо женаты.
Швареву подбросило от злости, а Настенькины глаза стали круглыми, как блюдца. Ой, какая сплетня, какая обалденная новость! Голова Горобцовой тут же провалилась за перегородку и только слышен был цокающий звук ее бегущих каблучков. В довершение всего Роман взял меня под руку и повел к редко захлопывающимся дверям редакции.
В дороге я успела позвонить соседке, и вовремя, та собиралась уходить, но обещала ключи от моей квартиры бросить в почтовый ящик. Роман молчал, звучал бесконечный Джаред Лето, а я маялась сомнениями — рассказать ли о Бариханове, или не стоит… Наверное, нужно, потом услышит историю от Лики, или кого-нибудь еще, и будет только хуже. Эх, была не была.
— Хочешь, я расскажу тебе о том человеке?
— О ком?
— О Бариханове.
— Нет, не хочу.
— Не хочешь? — удивилась я.
— Мне все равно…
Сердце мое упало. Черт, а я ведь думала… но ему все равно… Кровь ударила в голову, а глаза защипало, пусть и не было на ресницах туши.
— Мне все равно, что было с тобой раньше, — продолжил Максимовский, — и я знаю на ЧТО можно пойти ради хорошего материала. И для меня важно ЧТО происходит с тобой сейчас, когда ты со мной… то есть мы вместе.
Еще немного и мы бы попали в аварию, потому что я бросилась ему на шею, и целовала — глаза, губы, шею, но Максимовский крепко держался за руль и хохотал:
— Сумасшедшая! Ты ненормальная, Парамонова! Знаешь об этом?