— Так ли? Значит, соврали мне, что около тебя какой-то столичный хлюст отирался?
— Не по той части отирался. Были у меня проблемы с подругами, да и теперь есть.
Ладу похоронить надо, а Виолетта, переломанная вся, лежит в Ельской больнице.
Так, что со съемками повременим.
— Скажи Тиночка, я тебе враг какой, что ли?
— Нет, Роман Израилевич.
— Зачем же ты от меня свои проблемы прячешь, сказала бы прямо, я бы тебе помог, ты же знаешь, какие у меня связи.
— Эх, Роман Израилевич, когда проблемы начались, нужна была полная конфиденциальность.
— Ты же знаешь, как я не люблю, когда ты от меня что-то скрываешь?
— Знаю, но то был не мой секрет.
— И видишь, чем все закончилось!
— Откуда вы-то знаете, чем все закончилось!
— А у меня, золотко, и мушка не пролетит, чтобы Роман Бернс о том не знал.
— Ой, ли? — вскинула брови вверх Тина, и призадумалась. Коли так, то Бернс с самого начала знал о пребывании в городе Лады и Виолетты. И Павлова. И об ее визите в гостиницу Павлова. И то, что было между ней и Павловым. А не приложил ли к гибели ее любимых людей свою старческую, покрытую пигментными пятнами, но твердую руку Роман Израилевич Бернс?
— Обижаешь меня старика, — затянул свою извечную песню Бернс.
— И пошутить нельзя с вами, Роман Израилевич, — повела плечами Тина, мягкий шелк соскользнул с загорелой кожи. Она забросила точеные ноги на подлокотник дивана, в глазах порок, юбочка задрана до самой впадинки, где сходятся на упругих ягодицах кружевные стринги.
— Тиночка… — заплясали пальцы продюсера, по обнаженным Тинкиным ногам. — Радость моя, золотко…
— Аккуратней, Роман Израилевич, а то получится как в прошлый раз, только юбку мне запачкали, — излишне грубо подтолкнула его Тина, но Бернс уже не слышал, он возился с упрямой молнией своих брюк.
Еще недавно Тина не представляла как может измениться ее жизнь, плыла по течению, терпела Бернса, мечтала закончить среднее образование, а сейчас… Стоя на кладбище, около могилы, вырытой для ее Ладки, красавицы, неисправимой авантюристки, ее подружки с самого детства, Тина не держала слез, она была рада, что еще может плакать. Родители Лады, Антон Иванович и худенькая, похожая на ненецкую девочку Айра Самировна, стояли, поддерживая друг друга, к ним подходили люди, родственники, знакомые или просто зеваки, которых на кладбищах так же много, как и на светских мероприятиях. Некоторые любят чужое горе.
Тина стояла одна, Давид взял в свои руки устройство ритуала и сейчас о чем-то говорил с кладбищенскими рабочими. К ней никто не подходил, вот когда она прочувствовала свою славу! В обычной жизни, ей было все равно, о чем думают люди, глядя на нее, но сейчас она многое бы отдала, что бы запросто подойти к родителям Лады, обнять Айру Самировну и плакать вместе с ней над закрытым гробом ее дочери. Слезы лились на кружевную косынку, укрывшую медно-золотые волосы, на строгое черное платье. Ничего, подумала она, придет время, и мы отомстим тому, кто отнял жизнь у красивой, молодой женщины и любимого мною мужчины,…любимого?