– О Боже, Рене, – прошептала я в полнейшем смятении, – я… я даже не…
– Есть важная причина, Сюзанна?
Он отвел с моего лица волосы. Я подняла на него глаза и сразу же поняла: мне не следует так волноваться; надо лишь довериться ему, и он все поймет…
Его губы были совсем рядом с моим лицом. Наклонившись, он коснулся ими моего уха и заговорил шепотом, быстро и страстно:
– Любовь моя, у нас так мало времени. Я хочу вас. Разве это преступно – то, что я хочу, чтобы впервые за семь лет вы принадлежали мне всецело? Позвольте мне это. Подумайте о том, что уже через два часа меня увезут в Консьержери…
От этих ужасных слов я отшатнулась как ужаленная. У меня зашумело в ушах.
– Что? – прошептала я одними губами.
– Разве я не сказал вам? Завтра меня ждет Трибунал.
Словно гром раздался среди ясного неба. Пылающими глазами я вглядывалась в лицо Рене, не находя слов для ответа. «Вот так всегда… Хорошее никогда не длится долго. А когда дело касается меня, то не длится даже несколько часов».
– Трибунал! – повторила я в замешательстве.
Это слово убивало все. Меня не интересовало, как идут судебные дела Клавьера. Раз речь зашла о Трибунале, всему конец…
– Вас казнят? И вы так беспечны!
– Я рад, что судьба позволила мне увидеть вас перед судом. Я раньше не верил в Бога, но ваше появление – разве это не его знак?
Да, да все это было верно, но… Впервые за много дней я ощутила, как почва уходит у меня из-под ног. Словно пытаясь удержаться, я крепко сжала руку Клавьера.
– Рене, скажите мне, для вас это очень важно?
– Что, моя дорогая?
– Ваша победа.
– Ангел мой, если вы верите в то, как я люблю, вас, вы сами можете решить, насколько я нуждаюсь в вас… и хочу вас.
– Да, – прошептала я быстро и твердо.
– Это ваш ответ?
– Да, да, тысячу раз да! – Боже мой, разве могла бы я сказать «нет»!
Я почти выкрикнула эти слова. Для меня сейчас узники в камере и их любопытные взгляды не имели ровно никакого значения. Рене сегодня увезут в Трибунал. Я приказывала себе осознать это. Осознать, что меня саму скоро увезут туда же. И все же мне было невыносимо больно, и горе сжимало грудь. Лишь одно доставляло мне облегчение – то, что я исполню желание Рене. Плевала я на свои собственные ощущения, они сейчас не важны.
Да, не важны… То, что Рене нуждается во мне, – только это имеет значение.
– Пойдемте, – приказал он решительно и неторопливо.
Он взял меня за руку; я пошла вслед за ним, хотя не совсем понимала куда. Рене подошел к тюремщику и своим обычным жестом первого парижского финансиста протянул ему деньги.
– Мне нужна одиночная камера на время.