Я видела, как насмешливая улыбка тронула губы виконта; он повернулся ко мне и тихо, но ясно прошептал:
– Я прошу прощения, мадам, за то, что вы слышите. Вы же видите, душевное состояние этих людей поистине плачевно.
Я, неприятно пораженная тем, что слышу из уст секретаря, нетерпеливо шевельнулась. Секретарь возвысил голос:
– Несколько изречений этой зловредной женщины ясно характеризуют ее гнусные идеи и пагубную цель…
Я на мгновение перестала слушать эти бредни, хотя они довольно точно передавали смысл моих высказываний по поводу революции – видимо, здесь сказалась работа доносчиков. Я сплела свои пальцы с пальцами Изабеллы, и мне стало как будто легче.
Ну, можно ли было ожидать, что меня обвинят в спекуляциях и подкупе судей? Мне казалось, что мы находимся среди сумасшедших. Секретарь зачитывал чистейшую чепуху, мы это понимали, а люди вокруг нас, вкупе с судьями и прокурором, слушали этот бред с полной серьезностью и подобную чушь вменяли нам в преступление!
Когда очередь дошла до Изабеллы, было отмечено, что она – просто-напросто публичная женщина, подобранная мною и Арманом в грязи каких-то улиц и втянутая нами в омерзительные преступления.
– Каково? – прошептала я.
– Немного же они уделили мне внимания, – проговорила Изабелла.
Далее обвинительный акт переходил к остальным подсудимым. Все они были виновны в заговоре и втянуты в него виконтом де Сомбрейлем, но, кроме этого, у каждого находились и своих грехи. Кто-то обругал патриотов за казнь короля, директор театра матрионеток Луазон скверно отзывался о Марате, а его жена якобы заявила, что меры Конвента – это «свинство», еще один человек способствовал бегству Петиона, пятый зарыл в саду столовое серебро… Были перечислены и другие преступления – скупка зерна и звонкой монеты, печатание фальшивых ассигнаций, контрреволюционные речи, переписка с эмигрантами. Чтение длилось, вероятно, целый час. В самом конце обвинительный акт требовал смертной казни для всех обвиняемых.
Присяжные, слушая это, зевали.
– Переходим к допросу! – объявил председатель Дюма. Первым допрашивали виконта, как главу заговора.
– Ты принимал участие в заговоре?
– Нет, – с презрением отвечал Арман. – Все, что вы там написали, – сплошная ложь.
– Вот видишь! Ты и сейчас злоумышляешь против Трибунала!
Председатель повернул голову ко мне, оставив Армана в покое.
– Признаешь ли ты, – спросил он ухмыляясь, – что состояла в заговоре с Сомбрейлем и расточала ему свои презренные ласки?
Закусив губу, я молча и с ненавистью глядела на него. У меня и в мыслях не было отвечать. Я вообще считала ниже своего достоинства говорить здесь что-либо.