А голос снова пел свой унылый бесконечный романс:
Едва блеснет заря навстречу дню,
Меня связут они в телеге длинной
На площадь, где я голову склоню
Под лезвие холодной гильотины.
«Нет, – подумала я, кусая губы, – они меня не казнят. Они не смогут. Я беременна, и это уже так заметно…»
И даже безумный Жак Казот, помнится, предсказывал мне жизнь.
8
Всего нас было сто пять человек – заключенных, привезенных из самых разных тюрем. Заседание было назначено на десять часов утра; когда жандармы ввели нас в зал суда, присяжные уже сидели на своей скамье, а судей, председателя и прокурора еще не было. Я увидела огромное трехцветное знамя в углу, Декларацию прав на стене, бюсты Марата и Лепелетье.
Нас усадили на скамью, похоже, на самые почетные места, и оставили дожидаться решения своей участи.
Присяжные сидели напротив нас. Они совершенно не были знакомы с делом, не знали даже фамилий подсудимых. Мой взгляд рассеянно переходил от одного присяжного к другому, как вдруг мне показалось, что я вижу знакомое лицо. Здесь был человек, которого я, пожалуй, знала… У него, кстати, было лицо довольно честного человека. «Честный – здесь? – подумала я, одергивая саму себя. – Я, вероятно, ошиблась». Но я не могла не заметить, что этот человек то и дело напряженно посматривает на меня.
– Святой Боже, что же нам делать? – прошептала я в отчаянии.
Изабелла едва заметно усмехнулась.
– О, разве что гордиться тем, что мы умрем так, как умерла королева Франции.
Вошли судьи и председатель Трибунала Дюма, занял свое место общественный обвинитель гражданин Фукье-Тенвиль. Среди судей я с содроганием узнала Коффиналя, того подонка, к которому я как-то приходила домой, чтобы узнать что-то о Рене, и который запросил непомерную цену за свои услуги. Боже, и такой гнусный тип был судьей…
Секретарь начал читать обвинительный акт; как ни мало уделялось в нем внимания каждому подсудимому в отдельности, все же чтение его заняло много времени из-за большого числа обвиняемых. В акте говорилось о раскрытии заговора, имевшего целью утопить Республику в крови народных представителей.
Главой заговора был объявлен Арман де Сомбрейль, которого назвали «бывшим виконтом» и безнравственным растратчиком, расточившим в кутежах значительную часть народного достояния. Он был обвинен в шпионаже в пользу эмигрантов и коалиции.
Когда дело дошло до меня, то выяснилось, что я – его бывшая сожительница, распутная женщина, вступившая в постыдную связь с Арманом для того, чтобы строить козни против Республики, подкупать судей и устраивать биржевые спекуляции…