– Это, вероятно, не он, – проговорила я смеясь.
– Не он? Вы, может быть, хотите сказать, что это девочка? Нет, девочки не бывают такими сильными.
– Я хочу сказать, что их, наверное, двое, – шепнула я, прижимаясь щекой к его груди и проклиная при этом железные прутья решетки. – Это близнецы, вот как!
Какой-то миг он изумленно смотрел на меня.
– Значит, два мальчика? А откуда вы знаете?
– Я просто догадываюсь. Живот очень велик и…
– Надо же! – произнес он, прерывая меня. – Два мальчика! Сюрприз за сюрпризом!
– Может, и две девочки! – перебила я его, чувствуя себя слегка ущемленной этим мужским эгоизмом и желая напомнить Рене о существовании женского пола. – Им тоже следует радоваться!
– Нет, это мальчики, – уверил он меня с самым счастливым видом. – Вот увидите, сами увидите!
Он был так убежден, что я и сама свыклась с этой мыслью.
– Черт, только об одном я сейчас жалею!
– О чем же? – осведомилась я.
– Что не могу сейчас же жениться на вас! Чертовски хотелось бы, чтобы эти сорванцы поскорее получили мое имя!
Он умолк, испытующе взглянул на меня:
– А вы, Сюзанна?
– Что?
– Вы хотели бы?
И я неожиданно для самой себя произнесла:
– Да.
4
Робеспьер был свергнут утром 9 термидора. С этого дня должен был начаться отсчет моей новой жизни.
Утром 9 термидора прежде покорный Конвент восстал против Неподкупного, Сен-Жюста и Кутона. Зал бушевал так, что триумвиры были бессильны что-либо сделать. Депутаты, прежде ползавшие перед Робеспьером, теперь дружно обличали «насилия тирана». Тиран, не желавший верить в очевидное, пытался протестовать и сорвал себе голос. Открытым голосованием Конвент принял декрет об аресте робеспьеристов. Зал взорвался аплодисментами.
– Граждане, – заявил один из организаторов всего случившегося, – поздравляю вас, вы спасли родину…
Но торжествовать победу было рано. Робеспьеристы, посаженные в тюрьму в два часа дня, уже в шесть часов вечера были освобождены чиновниками Коммуны. Чаша весов заколебалась. Вокруг Ратуши собирались люди, верные Робеспьеру. Депутаты, узнав об этом, полагали, что единственное, что им остается, – это умереть на своем посту. Были слухи о том, что сторонники Робеспьера движутся на Конвент и что у них есть пушки.
Но Робеспьер был трус; привыкнув к тайной, скрытой войне, к интригам и козням, он, даже видя сплотившихся вокруг него вооруженных людей, не решался на открытый поход против Конвента. Час проходил за часом, к ночи начался дождь, и люди стали расходиться. Когда в полночь командующий гвардией Анрио спустился на площадь и стал уговаривать артиллеристов подождать, его уже никто не слушал. Еще полчаса – и площадь опустела.