– Вот, – сказал Антон. – Мы на месте.
– Уверен? – сейчас был один из тех немногих и оттопыренных случаев, когда Шрам бесновался, что ему приходится на кого-то полагаться, что он сам поделать ничего не может.
– Не жить! – заверил Антон, ничуть не волнуясь. Ну, волнение-то ему заштукатурил разрешенный командиром косяк. Иначе парень не о деле бы думал, а о дозаправке.
– Лучше, если бы пустили бокс вместо футбола, – очень серьезно произнес Праслов, раскачиваясь на табурете. В лапе у него уже не было эспандера. Но и спокойно депутат не сидел, то мышцу мял на голени, то на шее.
Талалаев с мокрой, взъерошенной шевелюрой скрипнул пружинами шконки, бросил полотенце на спинку, раскрыл приготовленный заранее футляр, нацепил очки, тоже приготовился смотреть. Весь такой недобитый красной сволочью белоэмигрантский граф.
– Еще пятнадцать секунд до сеанса, – Шрам пощелкал кнопкой выключателя на шнуре гарнитуры, которая делала его похожим на летчика или радиста. – Может, понт держат.
За пять секунд до критического времени пиво начало стекать по экрану, как краска под ацетоном.
– Эффектничают, – хмыкнул Антон.
– Эти новомодные наносы на устоявшийся ритуал до добра не доведут. Дурная ворона свернет вашу спутниковую антенну, а отвечать придется перед людьми головой, – назидательно выговорил со своей галерки Талалаев, по йоговски сцепляя пальцы в замок за спиной.
Экран избавился от пятен и появилась ожидаемая картинка. Телевизионная. Не сразу люди в тюремной камере сообразили, что им дали вид сверху. Причем дали в движении. Но постепенно разобрались: внизу проплывала белая дорожка скатерти в кругах тарелок и салатниц, в точках бутылок и рюмок, в штрихах вилок и ложек, над скатертью протягивались руки в разных цветов пиджаках и рубахах, а по краям вертелись, склонялись друг к другу, наклонялись вперед и откидывались назад лысины, залысины, короткие стрижки, шевелюры. Изображение отличалось от привычно-телевизионного меньшей четкостью и лишенными оскоминной плавности, чуть дерганными движениями снимаемых объектов.
Колонки, расставленные по краям стола, ожили звуками. Очень четко и явственно, будто запустили саунд-трек небедного американского телесериала, «угловскую» хату наполнили разноголосица, звон и перестук. Четверо заключенных, хоть и ждали именно этого, испытали некоторое потрясение. Одно дело знать и представлять, другое – когда на тебя обрушивается, да не где-нибудь, а посреди убожества следственного изолятора.
– Видал я чудеса техники, но такого... – высказался за всех бывший депутат Праслов.