Сейчас он должен был раскалиться добела, должен был заставить свой гнев охранить его от падения в черноту обморока.
В то же время Луговой не сводил глаз с экрана. Светило на нем быстро увеличивалось в размерах, а в сторону отплывало медленно, слишком медленно, но штурман знал, что более крутой поворот невозможен – он чувствовал это органически, как переевший ощущает, что не в силах проглотить более ни кусочка. И штурман подумал, что даже тот танец на грани допустимого риска, танец на тончайшей проволоке над бездной, какой он пытался исполнить, мог не спасти, мог не выручить корабль.
Как бы подтверждая его опасения, сирена завыла иначе – выше и пронзительнее, и ниже первого замигало второе табло. Сперва водянисто-розовое, оно с каждой минутой становилось все краснее. Это означало, что уже и вторая линия защиты – усиленная переборка между внешними, прилегающими к борту помещениями и следующим их поясом – прорвана, и второй пояс помещений, куда входил и салон, находится под угрозой.
Правда, палубы, в которых находились люди, оставались пока еще в относительной безопасности: в соприкосновение с частицами вошла лишь носовая часть корабля. Но отяжелевшее сознание определило, что если сейчас же, немедленно не предпринять чего-то, то вскоре и пассажирская палуба окажется под обстрелом невидимых, но разрушительных снарядов – квантов высокой энергии.
Штурман почувствовал, как злость и гнев отступают куда-то: они не были больше нужны, они сыграли свою роль. До сего мига он не потерял сознания и теперь был уверен, что выдержит до конца. Мысли скользили теперь быстро, как кадры киноленты. Управляя ими, как он управлял кораблем, Луговой посылал их в разные стороны в поисках выхода. Но везде мысли натыкались на плотную преграду запрета.
Уменьшить радиус поворота нельзя: боковые перегрузки, наиболее опасные, превысят допустимый уровень.
Увеличить скорость тоже нельзя: тогда катастрофически возрастут фронтальные перегрузки.
Уменьшить ускорение либо вовсе выключить двигатели и лететь с постоянной скоростью означает – отдаться на волю тяготения звезды, которое немедленно изогнет их траекторию, переведя корабль на эллиптическую орбиту. Хотя скорость корабля оставалась достаточно большой и на эллиптическую орбиту он так и не вышел бы, все же он неизбежно приблизился бы к светилу на такое расстояние, что все живое в нем погибло бы.
Затормаживаться, чтобы выйти на орбиту на приемлемом удалении от звезды, поздно: корабль находится слишком близко к источнику частиц.
Выхода нет.
Во всяком случае, так решил штурман. И почувствовал, что страх покидает его, уступая место странному равнодушию. Страх прошел, как проходит пожар, уничтожив все, что могло и что не могло гореть.